Записки орангутолога

Где-то на полпути Миша преподнес мне как будущему орнитологу сюрприз. На очередной остановке он отлучился, а потом быстро вернулся. На его лице была неподдельная радость, а в руках — сильно пахнущий дохлый ворон. Миша объявил всем, что из этого ворона он сделает чучело. Но шкуру снимет, когда мы дойдем до Выселок. И самое надежное место, чтобы перья ворона в пути не помялись — это жестяной цилиндр для ловли мышей. С этими словами Миша запихнул ароматную птичку в мой цилиндр и мы пошли дальше.

Не знаю как другие, но я до этих Выселок, с моим рюкзаком и Мишиным тухлым вороном, добрался совершенно измученным.

В комнате, выделенной юннатам, были только голые кровати (впрочем, на одной в углу громоздилась стопка грязных матрасов), печка и стол. В коридоре с разбитым окном мы обнаружили соседей: на балке пара ласточек строила гнездо. Мы, стараясь не мешать им, сняли рюкзаки. В комнате было сыровато и холодно. Все пошли за дровами, и через полчаса на крыльце возвышалась куча трухлявых досок, старый штакетник, одно огромное принесенное Мишей бревно, разбитая тумбочка и прочий деревянный хлам.

Когда я вернулся из леса с двумя добытыми там корягами, все мои приятели стояли у дома и смотрели на крышу. Там сидел Миша и длинным шестом тыкал в трубу. Как оказалось, трубу для своего гнезда облюбовали галки, набросав в нее метровый слой веток и разного сора и Миша пробивал эту пробку.

* * *

Первый день мы бродили недалеко от Выселок, но все равно к вечеру на всех подоконниках стояли разнообразные банки, в которых плавали щитни, жаброноги, жуки-плавунцы, тритон и прочая водная живность. Похожие на круглые пули катышки сухого заячьего помета и разгрызенные белкой или раздолбленные дятлом шишки соседствовали с просоленной шкурой, снятой-таки Мишей с тухлого ворона.

Под потолком в маленькой клеточке пищала московка — манная птица Миши, взятая им для ловли других пернатых, а в коридоре стояли огромные, очень живописные березовые сучья — это Миша нарубил их где-то, чтобы впоследствии облагородить вольеру у себя дома.

По-настоящему мы ели только вечером. Миша за ужином всех поразил, когда он своей хитро изогнутой стальной ложкой очень ловко, одним движением полностью опорожнил банку с тушенкой, моментально проглотил извлеченное из нее содержимое, а практически чистую банку бросил на пол — вылизывать своему спаниелю.

Ночевали мы все вместе — сдвинув кровати, постелив на них матрасы, тесно прижавшись друг к другу и накрывшись телогрейками. Было тепло.

* * *

Деревенские ласточки, с которыми мы делили коридор совсем не боялись людей и целый день со щебетом сновали туда-сюда через разбитое окно.

К птичкам быстро привыкли, и Миша только на третий день сообразил, что это очень хороший материал для проведения младшими юннатами самостоятельной исследовательской работы.

Однажды он, после обеда, сытый, лежа на кровати и наблюдая сквозь сигаретный дым за порхающими ласточками подумал, что дневная жизнь их изучена, а вот ночную жизнь этих птиц еще никто не наблюдал.

И он тут же приказал самому младшему — Сереже готовиться к ночному бдению. Меня Миша на этот раз пожалел, видимо посчитав, что свою часть орнитологической программы я выполнил, транспортируя ворона.

И вечером, когда все располагались ко сну, Сережа был посажен на балку, как раз находившуюся напротив гнезда ласточек. Миша выдал ему фонарик, записную книжку и сделал жесткое внушение, что юннат должен бдить, глаз не смыкать, а утром доложить, как прошла ночь в доме птичек.

Отдав эти распоряжения, Миша добрался до кровати, закрыл глаза и через минуту захрапел. Вскоре угомонились и остальные юные испытатели природы. А еще через полчаса из коридора раздался Сережин крик, грохот и лай спаниеля. И еще было слышно, как в окно колотились птицы. Оказалось, что наблюдатель задремал и свалился с балки, едва не задавив собаку. Миша встал, поймал руками обеих ласточек и посадил их до утра в клетку. Утром он этих касаток выпустил. Больше они на этой балке гнезда не строили. И ночная жизнь этих птиц так и осталась для науки загадкой.

* * *

Через три дня мы полностью обжились в Выселках. Освобожденные от тухлого ворона цилиндры были врыты по краям канавки, которую мы общими усилиями выкопали в лесу. Эта ловушка исправно поставляла нам живых полевок, землероек и лесных мышей. Неутомимый Миша где-то поймал орешниковую соню, а Витя принес из леса птенца сойки и грозился найти на болоте гребенчатого тритона. Уже не только в комнате, но и в коридоре, пищали пойманные синицы, по полу мельтешили убежавшие из живоловок полевки. Изгнанная из трубы пара галок стала строить новое гнездо под крышей соседнего дома. А вот ласточки так больше и не появились.