Записки остраннённого

Однако такая «вера» – не ответ на вопрос о нравственной позиции писателя. То есть о приятии или неприятии лично им золотого правила этики. Стучится ли милосердие в сердце самого Булгакова? Прежде всего – по отношению к героям его книг. Иначе говоря (и предельно упрощая), Булгаков «пуст и холоден», как Пушкин, или полон сострадания, как коллега Чехов?

Вопрос этот – вне литературы как таковой, он именно и только «чисто человеческий».

«Я положительно утверждаю, что искусство, как и наука, оценивает жизненные явления единственно по их внутренней стоимости, без всякого участия, великодушия или сострадания. Если б это было не так,.. люди не знали бы, что в написанной художником картине действительно верно и что смягчено, или скрыто, или прибавлено под влиянием великодушия». Это слова одного из предтеч Булгакова – М.Е.Салтыкова-Щедрина (Письмо в редакцию журнала «Вестник Европы», Собр. соч. в 20 томах, т. 8, стр. 451).

Ответ на вопрос о позиции Булгакова не будет простым и однозначным. Если в «Записках юного врача» эмпатия автора очевидна, то в «Мастере и Маргарите» это уже не так. И немудрено: ведь персонажи «Записок» не вполне сотворены Булгаковым, их он, можно сказать, знал лично. Чего никак не скажешь про Иешуа Га-Ноцри или – даже про Маргариту.

Иешуа. Он знает, что все люди добрые. Он – да. Только вот описание этого персонажа в романе – сугубо внешнее, без намека на вживание.

Куда живее, едва ли не от первого лица, выписан образ его судьи и оппонента – того, кто срывается на крик, отчаявшись остановить бродячего философа в его саморазрушительном стремлении «легко и приятно» говорить правду. Игемон тоже кое-что знает. Например, какие они «добрые» – люди. И каковы шансы, что настанет царство истины. Увы, это второе знание получилось у Булгакова намного убедительнее, чем знание Иешуа.

Почему так? Опыт… Вот минуло две тысячи лет – и… Настало оно – это царство? Многие ли из истинно добрых людей заслужили хотя бы покой? Вопросы риторические. Как и вопрос о том, кому больше со-чувствует автор – Иешуа или Пилату. Точнее, чьи чувства ему более понятны.

Вполне аналогично можно оценить и отношение автора к персонажам «московских» глав. С наибольшей любовью и максимальным вживанием Булгаков, разумеется, описывает героев заглавных. В частности, Маргариту в образе мстящей

ведьмы в квартире критика Латунского, с молотком в руке. А что было бы, если бы критик оказался дома?.. Какое уж там «возлюби врага»!..

Вот и ответ. Вспомним Конфуция: «Если за зло платить добром, то чем же тогда платить за добро? За зло надо платить по справедливости, а за добро – добром».

Неужели по своей жизненной позиции Булгаков ближе к Воланду, чем к Иешуа? Как в таком случае быть с покаянием и прощением Понтия Пилата? А профессор Преображенский? Помните: «Никогда и никому нельзя давать по морде!» да и в других книгах Булгакова такие примеры есть.

Однозначного ответа – нет.

Не переставить ли нам слова в императиве Иешуа – чтобы получился императив Булгакова:

Все добрые – люди. В том числе бывший жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат.

***

«Еще многое имею сказать вам» (Ин, 16, 12)

4. Психология и поэзия

Интроверты и экстраверты

К сожалению, на сегодня можно считать общепринятой трактовку терминов «интроверсия» и «экстраверсия», предложенную Айзенком. Однако сами эти термины были выведены Карлом Густавом Юнгом, и понимал он их совершенно иначе, нежели (Ганс Юрген) Айзенк. В этой статье речь идет о психологической терминологии Юнга, и потому «интроверсия» и «экстраверсия» рассматриваются именно в их исходном, юнговском понимании. А именно: интровертированный тип – такой, поведение которого определяется внутренними установками и побуждениями личности, экстравертированный тип, напротив, – такой, поведение которого диктуется внешними факторами.