Записки Проныры

А обнаружив гибель косметики, Эдит вышла из себя и стукнула кулаком по лбу мышонка, который съел абрикосовую помаду. По нему было заметно, потому что он себе мордочку перемазал. А он испугался и укусил Эдит за колено. А она начала швырять в мышат все, что под руку попадалось — и тогда Нюхачка, которая дремала и ее разбудили, накашляла на детей в воспитательном смысле. И они устыдились, оставили Эдит в покое на койке и чинно занялись своими делами.

Эдит их ругала ругательски. Поэт попытался ее утешить и поговорить о высоком, но она пообещала выдрать ему вибриссы пинцетом для бровей. Он испугался, обиделся и ушел в рубку, а в рубке попытался утешиться обшивкой пилотского кресла, которая оказалась очень приятной не то, чтобы на вкус, а так — на хруст и ощущение у челюстей. Все мышки очень обрадовались, когда я вернулся, потому что мое общество им казалось надежнее, чем общество Эдит. Я тоже очень обрадовался, потому что они были так умны и деликатны, что не стали грызть провода и совершенно не прикасались к приборам, а выбирали такие вещи, которые для жизнедеятельности не необходимы.

Эдит в этом смысле представляла большую опасность — от мышей на борту устанавливался беспорядок, а от нее несчастья. Поэтому я не стал принимать близко к сердцу ее сетованья. Я просто ее поцеловал, хотя она и отбивалась, и заклеил ее коленку пластырем, а синяк на голове у мышонка намазал зеленкой, а потом запустил в синтезаторы программу насчет сухарей, вяленого мяса и репки. Чтобы у гостей было чем зубы точить.

Старший Мыш хотел вытряхнуть у мышат все мелочи, которые они нашли у меня в каюте и припрятали у себя в одежде и за щеками, но я его уговорил этого пока не делать.

— Если открутили важное, — говорю, — мы узнаем. Что-нибудь не будет работать. Тогда и найдем. А пока пускай. По-моему, у них вернее не потеряется.

Он согласился. И я попил кофейку, послушал изящные рассуждения Поэта о бренности — в частности, о бренности еды — и снова пошел наружу. А чтобы внутри машины было поспокойнее, включил им проигрыватель. Поставил все классические записи, сколько нашлось — пусть наслаждаются. Под музыку все угомонились; я даже пожалел, что сразу не додумался так сделать.

Эдит мне еще говорила возмущенно, что у нас тут теперь не звездолет, а какая-то мышиная дыра, и что у нас нет возможности даже словом перекинуться наедине, не говоря уж о других возможностях человеческой личной жизни. А я возразил, что сначала нужно организовать возвращение домой, в человеческий мир, а потом уж думать о человеческих желаниях. И она сморщилась, сказала, что я тупой, грубый, жестокий эгоист, и замолчала.

Но потом спросила вдогонку, нет ли у меня случайно каких-нибудь дамских романов или, на худой конец, каталога мод, потому что ей скучно.

Я сказал, что, к сожалению, нет, и посоветовал для развлечения поговорить с Поэтом. Но она предположила, что я издеваюсь — на том мы и расстались.

А снаружи меня ждали с визитом.

Я порадовался, что Старший Мыш вышел со мной. Потому что это уже пришли не боевики, а, я не знаю, наверное, дипломат с почетным эскортом.

Он был пегий — черный и седой — и довольно гладкий. На нем висела хламида из каких-то светящихся волокон, — вот как морские светлячки на Земле Грома светятся, зеленовато так, — а на голове красовалась золотая цепочка, витая. И на шее, на другой цепочке, болтался человеческий перстень с крупным рубином. В общем, вся эта картина, видимо, имела тот смысл, чтобы поразить меня великолепием.

А вокруг дипломата прогуливалась и попрыгивала стража, вооруженная пистолетами. Я присвистнул.

Они все огорчились, что не поняли.

Тогда я говорю:

— Ты, красавец, от Большого Босса?

Мой друг Мыш презрительно скрипнул, но дипломат сделал вид, что не заметил. Он подпрыгнул на полметра и пискнул:

— Я — Секретарь, сын Мудреца. Большой Босс хочет с тобой говорить. Зовет к себе. Проверяет слухи. Пророк вещал — ты можешь быть всем сразу. Большим счастьем, большой бедой. Большой Босс слушал Пророка. Хочет слушать тебя.

Мыш подпрыгнул на всех четырех, выгнувшись, и пискнул:

— Всегда ложь. Всегда подлость. Нельзя верить.

Секретарь смутился, взял в руки хвост и начал его задумчиво чистить. Потом пискнул, негромко и не очень уверенно:

— Боец, пойдем к Пророку. Пророк говорил Большому Боссу — и тебе скажет. Пророк подтвердит. Важно.

Тогда Мыш сел и потеребил меня за пояс. Я сел рядом с ним, чтобы легче общаться, и он пискнул мне в самое ухо:

— Пойдем к Пророку. Это серьезно. Это правда.

— Мы пойдем, — говорю, — а они нападут на гнездо.

Мыш почесал в затылке ногой.

— Не думаю, — пищит. — Святое. И потом — семья будет охранять. Я — с тобой.

— Ладно, — говорю. — Иду к Пророку. Пусть подтвердит. Тогда посмотрим.

Так что я отправился в паломничество по святым местам. Эдит, когда об этом узнала, язвительно рассмеялась и говорит:

— Ты, Марсэлл, совсем с ума сошел. Нам больше делать нечего, как беседовать с крысиными святыми. Что за чушь вообще — пророк у крыс? О чем он там может сказать? Я в этой ерунде участвовать не собираюсь.

— Я, — отвечаю, — пойду один.