Записки русского тенора. Воспоминания, заметки, письма

Как и все, он выпивал — в молодости водочку, под старость хорошее вино. Когда я, шутя, спрашивал его, сколько выпито спиртного, он отвечал: «Байкал!» Говорят, что после обедни в Егорьевске он приходил домой, где его ждал обычный завтрак: на столе стоял штоф водки (около пол-литра), десяток крутых яиц и миска кислой капусты. Сидит молодой дьякон на своей террасе, все его знают, любят, здороваются с ним, разговаривают, шутят. А иногда на лодке по реке раздаётся его голос — русские песни. Хотелось молодому дьякону в театр, на сцену, да опоздал он маленько.

Когда после революции он приехал (тоже в качестве дьякона) служить в Москву, он пошёл учиться к модному в те годы педагогу по вокалу Василию Васильевичу Осипову, солисту Большого театра, который, если помните, и в моей судьбе принял участие. Тот послушал его и спросил: «Сколько Вам лет?» — «Пятьдесят», — отвечал дядя Коля. «Где же Вы были до сих пор? Я в свои пятьдесят заканчиваю карьеру, а Вы в пятьдесят хотите начинать!» Но всё же заниматься с ним стал и однажды даже выпустил его на сцену в опере — дядя Коля исполнил роль Пимена в «Борисе Годунове» Мусоргского в гастрольном спектакле сборной оперной труппы в Туле. Правда, сам дядя Коля мне говорил: «Понимаешь, привык правой рукой кадилом махать, так в спектакле никак не могу остановиться. Пою „Ещё одно, последнее сказанье“, а рука предательски машет взад-вперёд». Так дядя Коля и остался до смерти дьяконом.

Был у него в жизни и ещё один очень интересный эпизод. Тем, что дядя был популярен и любим народом в Егорьевске, решили воспользоваться те, кто вёл работу в революционном подполье на Рязанщине. Однажды приходят к нему молодые люди и говорят: «Отец дьякон, Николай Николаевич, к тебе ведь не придут с обыском, а нам негде спрятать запрещённую литературу — спрячь у себя!» Дядя на это ответил, что он «знать ничего не знает, но если хотите, вон там, в переднем углу висят иконы, кладите за иконы, что вам нужно». Так и хранилась литература подпольщиков за иконами у дяди Коли, и впоследствии об этом кто-то и вспомнил. Как известно, до 1936 года — до принятия новой конституции — дети духовенства, как и дети купцов, помещиков и прочих деклассированных, были лишены избирательных прав и в высшие учебные заведения принимались в последнюю очередь. А у дяди рос сын Борис. Очень хотел Борис поступить в Горную академию, но у него даже и документы не принимали — сын дьякона. Вот тогда дядя Коля и нашёл тех, кому он помогал в трудные дни подполья в Егорьевске: «Ребята, ведь я вам помогал, помогите и вы моему сыну получить образование». Звонил он тем революционерам, которые теперь стали большими людьми и даже входили в правительство. Кто-то кому-то позвонил — и Борис не только стал горным инженером, но прошёл войну, как майор артиллерии, вся грудь в орденах.

Вот такой мировой был мой дядя — жизнерадостный, оптимистичный протодьякон Николай Николаевич Орфёнов. В 50-е годы он получил от Патриарха Благодарственную грамоту роду Орфёновых за трёхсотлетнее служение церкви.

У меня сохранилось письмо дяди Коли:

Здравствуй, милый Анатолий! Пользуюсь случаем поговорить с тобой в этот знаменательный для тебя день — День твоего Ангела. Имя твоё — Анатолий — дано тебе не просто. Мой дед по отцу жил до 105 лет, прадед тоже около этого. По моему летоисчислению родословность Орфёновых идёт, по крайней мере, со времён Великого Петра. И все Орфёновы служили у Престола Божия, все они всю свою жизнь славили и славят Господа. Орфёнов — по-гречески «Орфос» — праведный. Анатолий был мученик, у него в доме был храм, и брат его, тоже мученик, был диаконом.

Анатолий в переводе — Восточный. Это значит, твой взор должен быть всегда обращён к алтарю, который строится на восток. Пророк Даниил и другие, находясь в плену, молились, обращаясь на восток к грядущему солнцу правды — Христу.

Мне бы хотелось, чтоб ты хоть раз в год, где-нибудь в захолустной деревушке, не произнося своей фамилии, прославил Господа. И Господь прославит тебя и даст тебе здоровья и благ земных.

Шлю тебе свой молитвенный привет!