Записки русской американки

Одним из препятствий был его отец, генерал ГРУ Всеволод Соколов: он дергал ниточки за кулисами. Соколов-fils родился в Канаде в 1943 году; Соколов-père, тогда еще майор, состоявший при канадском посольстве, оказался замешан в краже канадо-американских атомных секретов, и в конце 1946 года его вместе с семьей выслали в Москву. Саше тогда было три года. Поэтому – а может, и по какой-нибудь другой причине – Сашу Соколова нередко задерживали на канадо-американской границе для выяснения обстоятельств.

«Юноша с сигарой». Москва (1963)

Материал для «Собаки» Соколов собрал на Волге, но дописывал роман уже в Лос-Анджелесе, где мы с ним и познакомились в конце 1970-х. Промежуточность как металитературная тема есть во всех его книгах; в «Между собакой и волком» она задается уже названием, означающим время между днем и ночью, а повествование ведется рассказчиками, живущими в деревнях по две стороны реки и обменивающимися друг с другом письмами и затейливыми историями, и автором. В языковом и повествовательном отношениях промежуточность у Соколова проявляется в напряжении между реальным и фантастическим, живым и мертвым (смерть неизбывно присутствует в его творчестве; как он сказал в беседе со мной, «смерть неотлучима от жизни. Она всегда рядом, вокруг нас, в окружающих нас предметах. В некоторых из них ее облик проступает ясней. Например, в старых фотографиях»[451]; или, как пишет Сюзен Сонтаг, «фотография – реестр смертности»[452]); в расщепленном потоке сознания подростка в «Школе для дураков»; в межвременье, которое в «Палисандрии» (1985) называется «безвременьем»

. Историческое время Палисандр называет «ужебыло» – как он пишет, это перевод дежавю: «И однажды наступит час, когда все многократно воспроизведенные дежавю со всеми вариациями сольются за глубиной перспективы в единое ужебыло»[453].

Саша Соколов. Вермонт (1984)

В финале «Палисандрии» промежуточность героя, находящегося в «изгнании-послании»[454], раскрывается им самим: повествование, «как приличествует „гермафродитическому“ случаю», в конце переходит в средний род, изображая трансгендерность изгнания: «Отныне пусть ведают все: я – Палисандро, оригинальное и прелестное дитя человеческое, homo sapiens промежуточного звена, и я горжусь сим высоким званием»[455]. Роман заканчивается его словами: «Безвременье кончилось… Наступила пора свершений и подвигов»[456]

. (Имеется в виду возвращение Палисандра на родину в роли спасителя.)

Промежуточное состояние (между отечеством и новым местом жительства с его чужим языком) – основа диаспорической идентичности, которую писатель – будущий эмигрант обретает еще в российском пространстве, засылая свои рукописи в тамиздат. Опубликоваться «там» для писателей брежневской эпохи означало пересечь границу, отделяющую их от чужого пространства. Беседуя со мной об эмиграции, он назвал ее писателей «лишними», а свое поколение – сидящим «между двух стульев», то есть промежуточным, хотя и состоявшимся[457].

* * *

Вечный скиталец, в 1989 году Соколов отправился в Москву с намерением там обосноваться и стал одним из первых известных писателей, вернувшихся из эмиграции. Пересекая границу в городе Чоп (Закарпатская область Украины), он повторил поступок своего героя, Палисандра, скитальца в безвременье, возвратившегося в Москву через тот же самый Чоп. Ехал Соколов из Греции, где Татьяна Толстая устроила ему жилье на берегу моря и где он обретался больше года[458]. Поклонница «Школы», в 1988 году она способствовала изданию выдержек из этого романа в «Огоньке».

Тогда мы с ним виделись в последний раз – кажется, в Переделкине. Особенно мне запомнился поход в Новодевичий монастырь, который в «Палисандрии» назван «Правительственным домом массажа». Палисандра ссылают туда после того, как кремлевские дети ненароком («без вины виноватости») убивают «дядю Иосифа» (Сталина), и кремлевский сирота становится в этом элитном борделе ключником. В той экскурсии участвовали Алик Жолковский, Борис Гройс и его жена Наташа, а также будущая жена Саши Марлин. Мне интереснее всего была прогулка по кладбищу: это – излюбленное пространство Палисандра, которое и я с детства люблю.

Московская жизнь Соколова и его подруги Марлин Ройл, бывшей чемпионки по гребле, которую Толстая прозвала «девушкой с веслом», не удалась. Из газеты я узнала, что в Греции Саша написал новый роман, но рукопись сгорела вместе с домом – по крайней мере, так он сказал журналисту. Вскоре его след пропал; как и другие его друзья, я потеряла с ним связь. Когда я спрашивала о нем общих знакомых, кто-то говорил, что Соколов живет в Израиле или в Канаде, кто-то (таких было большинство) – что ничего не знает. Лимонов рассказал мне, что в начале XXI века прошел слух, что Саша в Москве, и он даже поехал на его (якобы) выступление, но попал на мероприятие, к Соколову отношения не имевшее.