Записки русской американки

Я помню Шевелева еще по Мюнхену: он приходил в гости к дедушке и бабушке. Там родилось его прозвище и состоялась первая демонстрация кортика. Отец мне потом рассказывал, что Клавдию Валентиновичу довелось сыграть важную роль в судьбах российских ди-пи (перемещенных лиц); Шевелев состоял в должности заместителя председателя Русского комитета, который среди прочего изготавливал фальшивые документы для не желавших возвращаться. В них иногда указывалась вымышленная фамилия и всегда – вымышленное место рождения (не Советский Союз). У меня были подруги из второй волны эмиграции, по таким документам, родившиеся в Югославии и Польше. Трагическая история репатриации советских, включая польских и чешских, граждан хорошо известна. Эта тема – протяну еще одну кинематографическую нить – возникает в замечательном фильме «Третий человек» (The Third Man, 1949) с Орсоном Уэллсом: дело происходит в послевоенной Вене, и у героини (чешки) как раз такие документы.

* * *

Моя бабушка выписала Шевелева в Америку в 1949 году с помощью все того же доктора Роберта Джонстона. Дедушка О-хо-хо любил детей, но своих у него не было. Мы с Васильком (сыном Дмитрия Шульгина, двоюродного брата моей матери), которого он любил особенно сильно, и моим младшим братом Мишей ему их заменяли. Дяде Диме, когда-то мечтавшему о морской службе, слушать его военные рассказы было интереснее, чем остальным. После его смерти Дима рассказывал о нем смешные истории, например о том, как уже в Америке дедушка О-хо-хо, толстый и низенький, решил сесть на диету. Больше всего он любил сыр и красное вино, поэтому купил несколько фунтов сыра и галлон вина: этого ему должно было хватить на целую неделю. Когда Дима поинтересовался его успехами, тот признался, что выпил все вино и съел весь сыр за один день.

Дедушка О-хо-хо был не меньше привязан к семье бабушкиного племянника Алеши Андреева, женившегося в Мюнхене на молодой немке; на свадьбе Шевелев был посаженым отцом. Я хорошо помню вкусный свадебный торт и свой ответ русским дамам – уже в Сан-Франциско – на вопрос, как мне понравился американский торт, которым они меня угощали за ужином. Вместо того чтобы его похвалить, я с гордостью – в данном случае немецкой – ответила, что немецкие вкуснее, потому что не такие сладкие. (Подразумевался именно тот свадебный торт – других я не пробовала.) Мама мне потом объяснила, что «не таким сладким» он был из-за сахарина (при этом американские торты и пирожные на европейский вкус действительно сладковаты).

Помню и другой свой faux pas в жанре немецкой гордости – как, опять-таки в Сан-Франциско, я заказала пиво, чрезвычайно смутив официанта и милых армян, которые повели меня восьмилетнюю в ресторан. В Германии мне понемногу давали пиво, и оно мне очень нравилось. А может быть, этот faux pas носил характер сознательной провокации, не помню.

Алеша Андреев был сыном бабушкиной сестры Виктории, урожденной Гуаданини. Как и Забелин, Толстой и Тарасьев, он родился уже в Сербии. Когда я недавно была в гостях у Алексея Арсеньева, знатока истории русской эмиграции в Сербии, по воле случая к нему зашел приятель, который, как выяснилось, дружил с братом Алеши, оставшимся в Югославии. Мы немедленно позвонили Никите, и таким образом я установила связь еще с одним членом семьи Гуаданини. Жизнь его брата Алеши кончилась грустно – он умер в Сан-Франциско совсем молодым от лимфомы; теперь она успешно лечится. У него было двое маленьких детей. Дедушка О-хо-хо нянчил их и вообще всячески помогал вдове Алеши; несмотря на ее молодость, он сделал ей предложение, но получил отказ. Был ли он знаком с их семьей ранее, я не знаю, но если судить по письмам старых друзей к бабушке, то был. Так или иначе, Шевелев связал свою эмигрантскую жизнь с семьей Гуаданини. Видимо, его пленяли женщины из этой семьи.

Остаток жизни Шевелев провел в Доме св. Владимира для престарелых, где мы его навещали. Дом существовал на пожертвования эмигрантов, а после войны предназначался в первую очередь для ди-пи вроде адмирала. Он умер в 1971 году в возрасте девяноста лет и был похоронен на Сербском кладбище неподалеку от Сан-Франциско, там же, где бабушка, дедушка, Алеша Андреев и многие местные русские. (Оно очень давно перестало быть «сербским», но название осталось.)

Летом 2012 года, показывая его одной американской студентке, писавшей дипломную работу о русских кладбищах[260], я нашла могилу Шевелева, которая сильно изменилась по сравнению с тем, как я ее помнила. Надгробный камень стал значительно больше и лучше, на нем появилась прекрасная фотография молодого Шевелева. Я спросила хранительницу кладбища о новом памятнике, но она – притом что хорошо знает кладбище и даже помнит моего деда, приходившего на могилу бабушки, – ответить на мой вопрос не смогла. Предположу, что могилу обновила какая-то организация из России, занимающаяся эмигрантскими кладбищами и известными личностями, похороненными на них, а может быть, это сделало Общество ветеранов.