Записки солдата

На следующий день офицеры, допрашивавшие военнопленных, напали на след еще одной танковой дивизии, переброшенной в район массива Эйфель. Это была 116-я танковая дивизия, снятая с участка фронта перед Симпсоном.

14 декабря немецкий осведомитель сообщил Миддлтону, что понтонно-переправочное имущество сосредоточивается у границ Люксембурга на восточном берегу реки Ур. Штаб 1-й армии следующим образом комментировал это сообщение:

Донесение представляет большой интерес. Сосредоточение войск подтверждается данными тактической воздушной разведки и опросом военнопленных. Учитывая наличие большого количества инженерных частей с переправочно-мостовым имуществом, можно предположить, что противник готовится не к оборонительным, а к наступательным действиям.

Но какими бы важными ни казались эти выдержки из донесений сегодня, в то время в штабе группы армий они не привлекли особого внимания. Надо сказать, что тогда мы были просто завалены противоречивыми сообщениями о передвижениях противника вдоль всего фонта. Если 1-я армия в своей оценке обстановки попала в точку, как это утверждают сейчас некоторые офицеры ее штаба, то в то время она и сама не подозревала своей правоты. 15 декабря начальник разведывательного отдела штаба 1-й армии следующим образом резюмировал сложившуюся обстановку на фронте:

Усиленные разговоры в войсках противника о наступлении объясняются стремлением немецкого командования поднять боевой дух войск. Тем не менее не исключена возможность наступательной операции местного значения, приуроченной к рождеству с целью одержать моральную победу, предназначенную для гражданского населения. За последнее время многие военнопленные говорят о предстоящем наступлении, которое якобы начнется между 17 и 25 декабря. Некоторые рассказывают об обещании отвоевать Ахен, чтобы преподнести его в качестве рождественского подарка фюреру.

В этот критический момент сплошная облачность не позволяла воздушной разведке Ванденберга вести наблюдение, и фон Рундштедт в течение трех дней сосредоточивал свои войска, не опасаясь, что их обнаружат с воздуха.

Правда, в донесении начальника разведки 1-й армии содержался ряд важных разведывательных данных. Однако он не сумел дать им правильной оценки и не вскрыл подготовку немцами контрнаступления в Арденнах так же, как не смогли этого сделать и другие пророки в штабе армии, которые впоследствии задним числом кичились своей проницательностью. Хотя донесения 1-й армии и можно было истолковать в том смысле, что командование армии считалось с возможностью наступления противника в Арденнах, тем не менее эти предупреждения были чрезвычайно расплывчаты. Они не обладали достаточной убедительностью для того, чтобы заставить нас перенести сроки зимнего наступления и начать подготовку к отражению новой угрозы. Я знал Монка Диксона как одного из наиболее способных и проницательных разведчиков американской армии. Он был у меня начальником разведки в Африке, Сицилии и при вторжении на континент. Но, подобно большинству офицеров разведки, он был склонен к пессимистическим оценкам и к неоправданной тревоге. Если бы я принимал меры предосторожности всякий раз, когда Диксон или другие разведчики кричали: "Волк! Волк!" - мы никогда не отважились бы начать многие рискованные действия, которые значительно ускорили приближение победы.

Донесения 1-й армии не произвели должного впечатления и на начальника разведки моей группы армий бригадного генерала Зиберта, который поэтому не счел нужным предупредить меня о назревающей угрозе. В то время под моим командованием находилось почти три четверти миллиона человек на фронте протяжением 370 километров. Я просто физически был не в состоянии изучать разведывательные сводки всех подчиненных мне соединений. Поэтому в отношении информации о возможностях и замыслах противника я всецело полагался на моего начальника разведки и на команд дующих армиями. Ходжес ни слова не сказал Миддлтону, одному из своих командиров корпусов, о тревожных признаках на арденнском участке, он ни разу не сообщал о них и мне по телефону до самого начала наступления. Действительно, во всей группе армий не нашлось человека, который пришел бы ко мне и предупредил об угрозе контрудара именно на этом участке.

Спустя неделю после рождества, отвечая на праздничное поздравление генерала Маршалла, я писал:

"Я не могу обвинить в случившемся ни моих командиров, ни мой штаб, ни самого себя. Мы сознательно шли на риск, и немцы нанесли нам более сильный удар, чем мы предполагали".

До сих пор я не изменил своего мнения. Я во всех случаях предпочитаю смелость осторожности, хотя осторожность иногда и бывает лучше.