Читаем Записки солдата полностью

Кин еще раз кивнул головой: - Мы дали указания зенитчикам поставить в известность все свои подразделения на побережье.

В начале июня Эйзенхауэр одобрил план накопления сил Паттона на побережье путем переброски двух оставшихся полков 82-й дивизии в Сицилию по воздуху. Предполагали выбросить их за линией фронта. В распоряжении Джорджа оказались бы все три полка 82-й дивизии, которые использовались бы в качестве пехоты в первые несколько дней после десантирования. Однако после создания надежного плацдарма и устранения опасности контратаки войска Риджуэя предполагалось направить в резерв. Подготовка парашютистов обходится слишком дорого, чтобы использовать их в качестве обычной пехоты, если, конечно, крайние обстоятельства не вынудят к этому.

Риджуэй был обеспокоен перспективой переброски своих войск по воздуху ночью над зенитной артиллерией флота и обратился с просьбой гарантировать безопасность полета самолетов через район якорной стоянки флота. Английский советник при Эйзенхауэре по вопросам воздушно-десантных операций ответил, что флот не может ничего обещать. Конечно, можно было предотвратить открытие огня корабельной зенитной артиллерией, однако гарантировать безопасность от огня зенитных средств на торговых и других судах было значительно труднее. Будут приняты все меры предосторожности, сказал он, однако нельзя дать воздушно-десантным войскам полной гарантии.

Уклончивый ответ обеспокоил Риджуэя, и 22 июня он вновь повторил просьбу о гарантиях безопасности, на этот раз в присутствии Айка. Командование флота, однако, продолжало настаивать, что оно не может дать никаких гарантий.

Риджуэй не хотел рисковать ночной выброской десанта без достаточной гарантии их безопасности и поспешил в штаб Паттона с ультимативным требованием.

Если он не получит гарантий, что самолеты с воздушно-десантными войсками не подвергнутся обстрелу своей артиллерии, то он вообще возражает против выброски второго эшелона своей дивизии. Паттону не хотелось лишаться поддержки парашютистов, поэтому его штаб связался с флотом и добился соответствующих заверений. Зенитная артиллерия не будет открывать огня в заранее согласованной полосе, в которой проследуют самолеты с десантниками.

Получив эти заверения, Риджуэй согласился с планом выброски второго эшелона своей дивизии.

Первоначально предполагалось, что парашютисты будут брошены с наступлением темноты 10 июля, то есть в день высадки морского десанта. Но так как выброска воздушного десанта накануне была неудачной, выброска второго эшелона была отложена на сутки.

Вечером 11 июля на тунисских аэродромах 2000 парашютистов 82-й дивизии заняли места в 144 самолетах "С-47". Они должны были выброситься в районе аэродрома Фарелло на участке 1-й дивизии. У парашютистов не было особых оснований для беспокойства, кроме обычных опасностей полета в строю ночью и риска сбиться с курса. Что касается летчиков, то для них оснований для беспокойства было более чем достаточно: самолеты следовали по тому же зигзагообразному курсу, который причинил им столько хлопот две ночи тому назад. Более того, район выброски десанта примыкал к 60-километровому участку побережья, плотно насыщенному зенитными пушками. Но зенитной артиллерии на кораблях и на суше был отдан приказ огня не открывать. Самолеты "С-47" должны были идти над побережьем на небольшой высоте - 200 метров.

В этот вечер, вскоре после наступления темноты, германская авиация снова совершила налет. Из мрачного помещения штаба карабинеров мы видели в небе вспышки разрывов зенитных снарядов. Едва противник сбросил бомбы и затихли зенитные орудия, как послышался звук моторов первого эшелона транспортных самолетов, следовавших на небольшой высоте над заливом и поворачивавших к району выброски десанта.

Стояла безоблачная средиземноморская ночь, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Лунный свет мерцал в волнах, а корабли неподвижно стояли в заливе после суматохи, вызванной налетом германской авиации. Первые транспортные самолеты миновали побережье точно в установленное время, и шум их моторов затих в направлении Джелы.

Внезапно в напряженной тишине прозвучал одинокий выстрел зенитного орудия. Пока я беспомощно смотрел из Скоглитти, небо над нами вспыхнуло от разрывов зенитных снарядов. Вскоре осколки забарабанили по черепичной крыше нашего здания.

Как стая вспугнутых перепелок, строй самолетов рассыпался в разные стороны. Пилоты старались спасти свои машины. В затемненных кабинах вспыхнул свет, и десантники начали выбрасываться из машин. Некоторые приземлились в районе расположения наших дивизий. Их принимали за немцев и открывали по ним огонь, пока они еще раскачивались на стропах парашютов.

Из 144 самолетов, участвовавших в выброске воздушного десанта, не вернулось 23 машины. Половина уцелевших самолетов, получивших повреждения в результате зенитного огня, едва дотянула до Туниса. Утром перед нашим взором открылась печальная картина: из воды торчали останки сбитых самолетов. Парашютисты потеряли свыше 20 процентов своего состава.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное