Мужчины под моим руководством сначала расчистили теплицу от снега, потом восстановили деревянный каркас, куда должны быть вставлены рамы, и местами поправили каменную кладку, на которую эти самые каркасные брусья опирались. Я заставила разобрать торцевую стену и переложить ее ближе к середине. На теплицу прежних размеров у нас бы стекол не хватало, а если ее площадь уменьшить где-то наполовину, то вполне доставало. В тепле мужчины застеклили рамы, точно так же промазав самодельной замазкой из глины, и водрузили на место.
За всеми занятиями, когда дни были полностью загружены работой, мы не заметили, как пришла весна. Когда с крыш застучала капель, а на утоптанном снегу появились первые робкие проталины, я поняла, что следует поторапливаться.
Обшарив подвалы дома, где, кроме большущих пустых винных бочек, больше ничего не было, я потребовала, чтобы несколько из них мужчины подняли наверх. Не без помощи такой-то матери и прочих ругательств, которые те изрекали, когда думали, что я их не слышу, они все же вытащили их на свет.
Следующее приказание вовсе возмутило их, но ослушаться они не посмели. Я заставила набить эти бочки доверху снегом. По-моему, радость от этой работы испытали только парнишки Порриманов и малолетний Мартин. Сколько визгу было, сколько воплей, когда они начали возиться во влажном снегу… Женщинам пришлось даже покричать на них и осадить, поскольку от их помощи выходило больше насыпанного снега возле бочек, а не в них.
Пока детвора делала свое дело, я загнала мужчин в теплицу. Солнце светило так ярко, что под его лучами не только снег под стеклами превращался в лужицы, но и начала оттаивать земля. Мы стали готовить землю под посадки. Время поджимало. Первые семена уже сидели в ящиках, стоящих на подоконниках и на стеллажах, сколоченных на скорую руку, а некоторые даже проклюнулись, и у них вовсю развивались первые семядольные листики.
Неожиданно нашими делами заинтересовался муж Дейдры, Генри Гивел. Он уже начал потихоньку вставать и выходить на свежий воздух. Надсадный кашель, что мучил его, пока он лежал, ушел из обожженных легких, оставив после себя лишь небольшую хрипоту, и мужчина начал расхаживаться. Однажды в ясный денек, когда солнечные зайчики принялись скакать на прозрачных от растаявшей воды сосульках, он, опираясь на костыли, дохромал до теплицы. В этот момент Питер, согнувшись в три погибели, через низенькую дверь выволакивал прошлогодний сухостой.
– Ночами все померзнет, – хрипловато сообщил Генри, глядя, как парень, пыхтя и отдуваясь, пытается за раз вытащить большую охапку.
В это время я стояла снаружи и соображала, какие же ветки следует спилить у окружающих теплицу деревьев, чтобы они не застилали солнце. При этом надо было сохранить плодоносящие.
– Думаешь? – рассеянно произнесла я, понимая, что без консультации мистера Гивела никак не обойтись. Он великолепно разбирался в садоводстве, так что следовало посоветоваться именно с ним.
– Ночи у нас не все туманные, порой проясняется, и по ночам ударяет крепкий морозец… – Генри прервался, говорить без перерыва ему было еще тяжеловато. Оторвавшись от своих дум, я с любопытством посмотрела на него. – Камень не спасет, у вас в теплице стекла много.
Я поняла, про что он. Несмотря на то что стенки до половины в теплице сложены из камня, вторая их половина и крыша были сплошь стеклянными. Мне и самой в голову мельком приходили подобные мысли, но за делами я забыла о них.
– И что ты предлагаешь? – поинтересовалась я.
– Переносную печь, – лаконично ответил Генри. – Когда надо – топим, когда нет, то нет. Раньше от общего камина труба к теплице вела, еще мой дед рассказывал. Когда усадьбу бросили, она со временем засыпалась. Теперь уж не найти.
Немного подумав, я согласно кивнула.
– Только, боюсь, есть один момент, – начала я. Идея мистера Гивела мне понравилась, однако в ней оставался небольшой изъян. – Нельзя огонь без присмотра оставлять. Пойдет что не так, и мы без урожая останемся.
– Так я по ночам мало сплю. Могу подежурить, – предложил мужчина.
Но мне пришлось отвергнуть его предложение.
– В твоем состоянии никак нельзя простывать. Ты еще не оправился.
– Тогда вечером протопить и рано-рано утром, – не растерялся Генри. – Если я не встану, так кого-нибудь из мальчишек послать. По утрам… – Тут он закашлялся, все же долгий разговор был ему не по силам. – По утрам самый морозец. Тогда и надо подогревать.
– Еще подумаем, – уклончиво ответила я, опасаясь заставлять ребят по ночам заниматься таким опасным делом, как присмотр за огнем.
Старшему сыну Порриманов было четырнадцать. В принципе парнишка уже взрослый, особенно по местным меркам, но я отчего-то не могла вот так решиться и отринуть все привычки прежней жизни, где дети такого возраста – все еще обыкновенные дети. А не как здесь – порой в двенадцать уже единственный кормилец в семье.