Записки Степной Волчицы

Никто не поверит в такие совпадения, да я бы сама не поверила, — поэтому с самого начала я твердо сказала себе: это будет что-то вроде рукоделия. Иголочкой, ниточкой, штоп-штоп. Вполне женское занятие — вышивать гладью по канве, по какому-нибудь готовому, классическому узору, к тому же, начертанному мастерской, сильной, не делающей промахов, рукой мужчины. Один знакомый литератор уверял, что исключительно удовольствия ради Толстой переписывал Чехова, а Чехов Толстого. И, естественно, оба считали, что их вариант лучший. Мне до них, как до звезд.

День прошел — и слава Богу. Женщины — большие искусницы убивать время, но у меня даже это получается плохо. Я живу одномерно, боязливо. Несколько часов переводила, потом пробовала читать. Потом размышляла, стоит ли позвонить детям, маме. Потом меня настигла головная боль. Не долго думая, я убила боль патентованным американским средством, бесконечно мелькающим в телерекламах. Шипучая таблетка завертелась в стеклянном стакане. Я так себе это и представила: каленая стрела со свистом пронзает эту мерзкую медузу, присосавшуюся к моему виску, точно в цель. Я мысленно рассмеялась: ах, если бы все проблемы решались так просто! После этого приняла холодный душ. Буду умницей, как советуют знающие люди, позабочусь о форме. Потом я покурила и проверила электронную почту. Похоже, на ближайшие пару месяцев работой я обеспечена. Конечно, приходится трудиться за сущие гроши, но выбора никакого. Раньше переадресовывала всю денежную работу ему — в надежде, что он будет высылать нам деньги, но денег так и не увидела. К тому же, без моей подстраховки он работал неохотно, неряшливо и в конце концов распугал всех лучших заказчиков. Как-то, взвинтив себя, я спросила его в лоб, собирается ли он давать нам что-нибудь. «У меня нет денег», — резко сказал он. И глаза у него стали злые. Денег нет. Работы нет. Машину чинить надо. Новая семья. За все время подарил сыну мобильник, а еще немного погодя — игровую приставку. Лучше бы зимние ботинки ребенку купил. Вечером, оглядываясь на прожитый день, я увидела, что снова не произошло ничего хорошего. Если не считать того, что я еще жива. Впрочем, последнее легко исправить: сколько стареющих женщин, не рассчитав суточную дозу транквилизаторов и снотворного, просто не просыпаются утром! Тихий, почти естественный уход.

Не думаю, что самый несчастный нищий и калека, согласился бы поменяться со мной местами. А если бы согласился, то уже через пару дней запросился на прежнее «место» или наложил на себя руки. Мигрень, каторжная работа — с этим я кое-как свыклась. Но вот с чем никогда не смогу свыкнуться — это с мыслью о том, что после восемнадцати лет счастливой семейной жизни он в одно мгновение бросил меня и двух наших детей и ушел к маленькой, гадкой колдунье! Пусть даже не колдунье, и не гадкой. Пусть к талантливой, даже более талантливой, чем я поэтессе. Вдобавок, дважды разведенной, и, по слухам, жалкой нимфоманке. И таки еврейке. А стоит мне позвонить кому-нибудь из общих знакомых, как тут же передают новые подробности — о том, как он счастлив с этой женщиной. Бедняга! Это, восклицают, похоже на ритуальное убийство. Или покупаю в киоске свежий номер «Литературки» — а там ее талантливые стихи, сочащиеся мерзкими подробностями, которые я с жадностью проглатываю, а потом корчусь от ревности и боли. И так далее.

Я ненормальная. Я сажусь вечером на крылечко этого прекрасного уютного дома, где столько поколений жили счастливой семейной жизнью, смотрю на солнышко, травку, птичек. Тропинка купается в горячих солнечных лучах. Еще немного — и стихи… Я представляю себе, что он одумался и, разыскав мой адрес, приехал, и сейчас идет мне навстречу, а я такая родная, спокойная, счастливая жду его на крылечке… Увы, по тропинке никто не идет, или идет кто угодно, но только не он. А я — не родная, не спокойная, не счастливая. В одно мгновение все вокруг меркнет и чахнет — и чудесный летний вечер, и пенье птичек, и цветы. Мне остается одно: снова глушить себя работой, таблетками, среди бессонной ночи выстукивать на ноутбуке стихотворные строчки, которые выходят чернее и страшнее, чем сама ночь. А с первым лучом солнца я зажмуриваю глаза и бросаюсь лицом в подушку. Мрак ночи стремительно несется сквозь меня. Сердце колотится. Меня обжигает ужас. Не знаю, сколько продлится эта мука. Кое-как засыпаю.

Мне снится, как зверски я ненавижу моего милого дурака. Ведь он действительно дурак, если повел себя подобным образом. Кроме него, это всем очевидно. Если бы он имел хоть немного сердца, если бы пришел ко мне, то нашел бы во мне горячую, страстную женщину, готовую искупить все свои прошлые ошибки и глупости. Мы бы обнялись и не размыкали объятий до самой смерти.

Честно говоря, когда я просыпаюсь на следующий день, я не уверена, движется ли время вообще. Неужели опять все повторится? Такое ощущение, что я застряла во вчера. То же кофе, те же стихи.