Записки таролога, или Тайны провинциального города

Чёрт подошёл к поискам раритета творчески. Сначала под обличием привидения Белого Монаха он распугал коллег-конкурентов, а потом, уже не боясь посторонних глаз, занялся исследованием дальних галерей. Заметив под землёй нас с полковником, Чёрт решил отвадить непрошенных гостей с присущим ему юмором и намалевал на моем окне привет от «потусторонних сил». Чем окончились его поиски – мы с вами уже знаем. А на стене в моей комнате появилась фотография в рамке, где мы с Гелей сфотографированы с наполеоновским подарком в руках. Сама же сабля стала одним из главных экспонатов областного исторического музея.

Глава 5. Крутой поворот.

Прошло три недели. Мой город жил своей жизнью, а я – своей. И жизнь наша была спокойной. В гости к нам заходили только наши соседки, подруги соседок и их подруги. Они пили мятный чай и, как бы между делом, интересовались – на рыбалку ли ходят их мужья, когда ходят на рыбалку, почему не уродились на даче помидоры – не соседи ли навели порчу, и выйдет ли, наконец, замуж тридцатилетняя дочка. Я брался за карты и терпеливо объяснял, что порчу умеют наводить буквально единицы, имеющих к этому способности, людей. А те, что умеют, не будут тратить свою энергию и время на порчу их помидор. А дочка не выходит замуж потому, что из дома выходит только выгуливать собачку под подъездом. И советовал обнюхивать мужа, когда он возвращается с рыбалки – если от него за версту разит рыбой, тиной и водкой, значит, любовнице нет места в этой логической цепочке. Соседки и подруги соседок уходили удовлетворённые и напившиеся чаю. А я откровенно скучал. Морального удовлетворения такая работа не доставляла, но семейный бюджет пополняла ощутимо. Наверно, в этом главное достоинство и недостаток провинциальных городов – спокойно, но скучно. Но вся моя прошлая жизнь убеждала, что у меня долго спокойно быть не может. Она, прошлая жизнь, как всегда была права.

Вечером на чай заглянул начальник полиции. Поудобнее устроившись на кухне, после трёх первых чашек чая, Илья Матвеевич перешёл к делу.

– Терентий Семёнович, вам надо заполнить анкету для отдела кадров.

– Здравствуйте-пожалуйста, это же с каких пор в Собесе для пенсионеров отдел кадров открыли?

– А это и не для Собеса, вовсе. Это для отдела кадров полиции.

И, сжалившись, Вилен Наумович всё объяснил. Оказывается, после того, как я принял участие в расследовании нескольких таинственных событий, два старых приятеля – полковник и мэр посидели, поразмыслили и, чтобы мои способности не пропадали для города даром, решили в отделе оперативных расследований ввести штатную должность Консультанта Визионера. И теперь полковник пришёл, чтобы предложить мне эту должность. Как вы думаете, я согласился? Я взял стопку бумаги, ручку и стал вспоминать – как я дошёл до такой жизни.

Читать я научился рано, и к тому нежному возрасту, когда мамы читают своим чадам «Теремок» и «Муху-Цокотуху», я осилил «Графа Монтекристо», «Трёх мушкетёров» и ещё кучу подобной литературы. В школе я больше внимания уделял занятиям спортом, чем изучению школьной программы. Но при этом, мальчиком я был спокойным, вежливым, и учителя, не сильно придираясь, ставили мне четвёрки. Первый звонок прозвенел, когда я учился в девятом классе. Как-то вдруг, неожиданно, я увлёкся приметами. Я начал их изучать, систематизировать, записывать всё что происходило со мной и в окружающем мире, и вспоминать, что этому предшествовало. В результате, через полгода таких наблюдений, я написал довольно объёмный реферат о приметах. И вот, когда всё было готово, я попросил своих близких друзей задержаться в школе после уроков. Мы заперлись в классе, и я прочитал им свое сочинение. Результат своих трудов я прочувствовал уже на следующий день. Отец пришёл с работы вечером расстроенный. Оказывается, его вызвали в партком завода и настоятельно рекомендовали повлиять на своего сына, который в школе вместо изучения обществоведения и других полезных наук, увлёкся буржуазным оккультизмом. И что только благодаря героическому военному прошлому моего отца, меня на этот раз решили простить, если я клятвенно пообещаю завязать с подобными занятиями. Потом был педсовет в школе, где я произнёс торжественное обещание, а завуч разорвала единственный экземпляр моего реферата и отдала его трудовику для сожжения. Это происходило в начале семидесятых годов – в разгар застоя, поэтому можно считать, что я дёшево отделался. Жалко, конечно. Но когда я давал обещание на педсовете, то за спиной держал пальцы крестиком. С тех пор близких друзей я не заводил и в общении стал осторожным.