Записки уцелевшего (Часть 1)

У них была сестра Софья Алексеевна, иначе - тетя Мися. Когда ей было шестнадцать лет, она одна подняла упавшего с кровати своего тяжелобольного отца и нажила себе грыжу, которую почему-то нельзя было оперировать. Она начала ненормально полнеть и к тому времени, как я ее увидел, весила девять пудов. Это была гора, а не женщина, она ходила с трудом и одновременно отличалась неутомимой энергией и горячим стремлением помогать, но не деньгами, которых у нее было немного, а делом. Возле плотины был построен деревянный двухэтажный дом под названием "Община". Там она организовала курсы сестер милосердия. Ее помощницей была такая же незамужняя, как она, и столь же энергичная, но сухощавая дочь мелкого богородицкого помещика Бибикова - Анна Васильевна. Обе они и сестры милосердия жили в том доме. Сестры ходили работать в городскую больницу. Во время японской войны всей общиной в специальном санитарном поезде они отправились на фронт, на Дальний Восток, а во время войны германской - на фронт турецкий. Софья Алексеевна сама рассказывала, как ехала однажды на автомобиле с двумя офицерами и шофером. Машина неожиданно наткнулась на тигра, лежавшего поперек дороги. Мужчины юркнули вниз сидений, а она хладнокровно взяла винтовку и застрелила зверя.

В Богородицке мы застали только отблески того ореола почтения, какое окружало графов Бобринских в течение четырех поколений. В доме запрещалось бегать, громко разговаривать. Слуги ходили бесшумно, в мягкой обуви. Кроме прежнего моего знакомца повара Степана Егоровича, назову старого лакея бывшего крепостного Ивана, который, несмотря на преклонный возраст, продолжал накрывать на стол и разносить блюда. Его постоянно видели по другую сторону дворца возле бурьяна, заполонявшего клумбы: он садился там в глубокой задумчивости. Шептались, что он разговаривает с привидением, с духом старого графа, которому раньше служил.

Была еще совсем древняя бывшая экономка, а когда-то горничная матери старого графа. Говорили, что в молодости, во времена крепостного права, она отличалась поразительной красотой и в ее жизни произошла какая-то драма. Я ее увидел слепой, глухой и так же поразительно красивой. Она ходила со связкой ключей, время от времени открывала многочисленные графские шкафы, комоды и сундуки, что-то там перебирала, вновь запирала. Ее живо интересовало все, что происходило вокруг нее. Она подставляла ладонь и просила, чтобы ей на ладони писали пальцем. При этом прекрасно понимала, что пишут ее собеседники, и отвечала им вполне внятно и толково.

Еще была шустрая босоногая девчонка Наташка - судомойка, лет четырнадцати. Она мыла посуду с таким азартом, что под ее руками всё в лохани гремело и звенело, а сама она звонко покатывалась со смеху...

Были еще многочисленные слуги, но я их не помню.

7.

Число едоков все росло. Окончив учение, приехали Лина, Владимир и Соня вместе с супругами Кюэс. Из Петрограда приехал четырнадцатилетний наш двоюродный брат Кирилл Голицын. Он был очень красив и щеголял новенькой бойскаутской формой, голыми коленками, нашивками и значками на груди и на рукавах. Его двоюродные сестры, почти ему ровесницы,- наша Соня и Бобринские Алька и Сонька - так и льнули к нему и затевали с ним совместные игры и прогулки. А по вечерам они ежедневно ходили за две версты на Богородицкий хутор с тремя бутылями-четвертями.

Моему отцу наконец удалось уговорить своих родителей тоже отправиться в Богородицк, и они приехали с собачкой Ромочкой, в сопровождении лакея Феликса. Мой отец оставался в Москве, ходил в Народный банк и продолжал жить на Георгиевском вместе с дедушкой Сашей, который, несмотря ни на какие уговоры, не соглашался уезжать из Москвы куда бы то ни было и говорил, что желает быть похороненным только в Петровском.

Приехал дядя Владимир Трубецкой. Я уже писал, куда он ездил. А моя мать, убедившись, что ее дети хорошо устроены, со спокойной душой вернулась в Москву к моему отцу.

За обеденным столом сидел также пленный австрийский офицер Зальцман, который был прекрасным скрипачом. Он давал уроки музыки девочкам Бобринским, и каждый вечер устраивались концерты. Бабушка или тетя Вера играли на рояле, Зальцман на скрипке, дядя Владимир Трубецкой на виолончели. Из города приходили певцы, пели арии из опер и романсы, приходили слушатели из города, из Общины, с завода, слуги становились у двери. Кроме произведений классиков, исполнялись и сочинения дяди Владимира. Он был всесторонне талантливый человек, в будущем я о нем многое расскажу. Но как композитору ему не хватало теоретических знаний. Со слов сестры Сони знаю, как перед концертом он часами играл на виолончели, меняя и переиначивая музыкальные фразы, как помогала ему тетя Вера своими советами, когда аккомпанировала ему на рояле.

А я на концертах скучал, мне было досадно, что мой двоюродный брат Алексей Бобринский, которого я искренно полюбил, со мной не играет и тоже остается слушать. Керосиновая лампа-молния горела, за окнами стояла тьма. Хорошо было взрослым сидеть с закрытыми глазами и слушать...