Записки заключенного

Нитки, иголки, ножницы, цветные ручки, пена для бритья – вот не полный список предметов, запрещенных в СИЗО, но которыми можно было спокойно пользоваться в зоне. И все это приходилось либо хорошо прятать, либо оставлять при переезде из одной колонии в другую, потому что в пути эти вещи все равно были бы отобраны, несмотря на то, что и в одном, и в другом лагере они были разрешены. Поэтому можно сказать, что у всех зеков были запрещенные предметы, главное, – хорошо поискать.

"Шмон" – это немного "фарта"

Когда зека обыскивают, он всегда надеется на удачу или «фарт», как её называют. Ведь прекрасно подвешенный язык – это не панацея, а всего лишь инструмент способный немного увеличить везение.

Но бывают случаи, когда приходится рассчитывать только на удачу, поскольку лично при таком «шмоне» заключенный присутствовать не может. Например, когда обыскивают помещение: спальню в зоне или камеру в СИЗО, или же комнату на "химии".

По закону во время обыска в помещении должен присутствовать кто-нибудь из зеков, который, если милиция найдёт «запрет», сможет подтвердить, что его не подкинули, – это с одной стороны. А, с другой, указать обыскивающим, на чьем спальном месте они нашли запрещенный предмет. Если у зеков есть выбор, то они всегда стараются оставить человека который сможет интересными историями немного ослабить бдительность администрации. Ему даже могут специально указать тайники, от которых он должен отвлекать внимание любой ценой.

Остальные заключенные, если есть такая возможность, стараются подсмотреть за тем, как идёт обыск.

Мой знакомый рассказывал, как поставил две бутылки с брагой в сумке прямо у себя под нарой. Поскольку в «кешарке» (комнате, где хранят сумки или «кешара», другим словом) был ремонт, зеки держали свои баулы под кроватями. На бутылки он нацепил по презервативу, которые уже прилично надулись и не давали закрыть замок, поэтому знакомый просто накрыл их полотенцем. Полотенце сразу же предательски уперлось в нару. И тут в сектор "пришел шмон".

Всех выгнали в коридор и моему знакомому (назовём его Саша) пришлось с замиранием сердца смотреть в дверную щель, как обыскивают его спальню.

Сначала к нему в хаток (две нары, проход между ними и тумбочка) зашла одна группа контролёров. Они перевернули вверх дном тумбочку, пораскидали тетради, но нары и сумки под ними не тронули. "Получается, что хаток и не обыскивали, раз нары застелены", – вспоминает Саша. Потом туда пошла вторая «стайка» контролёров, которые конкретно нацелились «прошмонать» спальные места. Тут мой знакомый и обмер. Контролёры медленно приближались к хатку. "Делать нечего, я приготовился к тому, что меня посадят на полгода в БУР (барак усиленного режима), и побежал искать «торпеды», – вспоминает Саша.

Когда он вернулся, готовый понести справедливое наказание за брагу, оказалось, что контролёры перевернули матрас, разбросав постельное белье, а под нару даже не заглянули.

Так, под носом у милиционеров во время обыска и простояли две бутылки с алкоголем в открытой сумке. Это был «фарт» в чистом виде.

Чем лучше работают опера, тем слабее обыски

Я заселялся в свой отряд как раз после очередного обыска. Когда зашёл в барак, у меня сложилось ощущение, будто здание пережило серьёзный бой: напольные листы ДСП были оторваны и поломаны ("взорваны", – говорили зеки, и этот термин подходил, как нельзя, лучше), нары сдвинуты к середине спален, вещи свалены в кучи или разбросаны по коридорам. Во время того обыска, только в одном из тайников нашли тринадцать(!) мобильных телефонов.

"Шмоны" проходили подобным образом еще некоторое время, а потом начали ослабевать: полы уже не «взрывали», нары почти не передвигались, вещи раскидывали, но гораздо меньше.

Плановые обыски в секторах проводили примерно раз в полгода: один – в середине лета, второй – перед Новым годом. Хотя эти «шмоны» должны были происходить неожиданно, многие зеки знали о них заранее, поскольку всех завхозов и бригадиров предупреждали милиционеры. Те, в свою очередь, рассказывали о приближающейся беде своим знакомым, а те – своим. В итоге, к обыску все были готовы. Да если бы никто и не предупреждал, ничего бы не изменилось, – эти «шмоны» проводили каждый год, примерно в одно и то же время…

В день "большого шмона" (как называли его мужики) после утренней проверки зеков не распускали, как обычно, а заставляли стоять и ждать. Потом во все «локалки» заходили милиционеры, сначала обыскивали заключённых, а потом шли в здание, где проводили около двух-трех часов. Все это время народ топтался на улице, волнуясь и ожидая окончания «шмона», а зимой еще и замерзая. В здании же из заключенных оставались только завхозы.

Так вот, если вначале, когда я приехал в зону, милиционеры обыскивали помещения все то время, которое там находились, то под конец моего срока они просто три часа слонялись из угла в угол, поскольку «шмон» должен длиться определённое время.