Читаем Заполье полностью

Дочь, да. Все сошлось сейчас на этом, на ней, вокруг нее собралось как в предупреждение какое, в наказанье ли — за то, что упустил семейное свое, за текучкой полуавральной газетной проглядел вовсе не пустяшные несуразицы и опасности в нем, супружестве незадавшемся, оплошности, какие все накапливались, наслаивались одна на другую мелочами или случайностями вроде бы несущественными… Из количества в качество, как учили. И дело, похоже, так зашло далеко, что уж никаким жестом угрожающим, вроде ухода вот этого на день-другой, его не поправить, не испугать, дури отношений не укротить — обоюдной. Обратка ему вышла, как уголовнички говорят-ботают, отместка — помнит же она твое: ах, ты к маме? вещи помочь собрать?.. Теперь козырь у нее на руках, пошлый бабий: любит если ребенка — никуда не денется, умник!.. Помнил, как враждебно ворчала мать на такую ж только что родившую дуреху-молодайку из дальней, с отцовской стороны, родни: «Нынешние… Высрет одного-единого — и, думает, весь свет у ней в долгу. А ребятенку сиськи лишний раз не даст…». Мать троих рожала, двоих вырастила, а в шестидесятых и роды по всему Заполью принимала, ей ли не знать. И козыряют с обеих рук в упоеньи мало сказать — опрометчивом, жалость к своему забыв, спроста себя хотя бы не спросив: а что дальше-то?..

Если бы не дочь. Вот о чем он не решается думать даже, обходя томительное это, тоску свою угадывая в себе и во времени недальнем — нет, зная уже. Боясь спросить ее, тоску, а много ль бывать доведется ему с дочкою здесь, гулять, говорить о важном, таким ведь важным все для нее будет вокруг, для узнаванья нужным, для называнья, о пустяках дети наши не спрашивают, это мы чаще пустяшным отвечаем, отделываемся… И вопрос, к этому лишь прилагательный: надолго еще хватит их, соузников, и на что?

Доносило откуда-то музыку — из центра, да, и явно оркестровую, бравурную, натужно бухал барабан… день пива объявлен в городе, день мути в головах, будто в будни ее не хватает. Вот, может, почему здесь пустынно так, тихо сегодня, даже собачников не видно с их, по Яремнику, эрзац-любовью на поводках; старушка лишь бредет одна, не без усилья голову подымая иногда, взглядывая к еле слышно ропщущим под ветром вершинам — поминая молоденькой себя здесь, крепконогой, не всякий угнаться мог?

За чем уж точно не угнаться, так это за временем; и как ни проста невольная эта мысль, но именно здесь она уместна и не банальна.

Время разрешит — ходом своим и логикой неуследимой, непредсказуемой? Нет, на самотек надеяться, рассчитывать никак уж не приходится, даже если сам пока не знаешь, как распутать бабью эту куделю

накрученную, за какую нитку ни потяни — все не то…

Не дубленку же ту, в самом деле, и прочие тряпко-вещи было считать причиной разлада вообще, хотя нынешнее весеннее обострение началось как раз с нее. Любительница нарядится — ну, а каковые из них не таковые-то? — Лариса малость приопустилась за этот год, поняв и приняв халатность излишне, может, буквально, перед кем ей было блистать; но и раньше-то, загоревшись какой-нибудь новой идеей туалета своего и выговорив на него из тощего семейного бюджетика, она как-то скоро проматывала деньги на всякую привходящую и попутную пустяковину и с тем остывала — до следующего проекта «постройки» ансамбля сверхмодного и сногсшибательного, обсуждая и что-то там вычерчивая даже с Мисючкой на миллиметровке, за прикладом по магазинам бегая…

Уже и с торговкой, оказывается, договорившись, на срочно созванном по сему случаю семейном совете она горячо и бессвязно жаловалась на свою еще новую, можно сказать, цигейковую шубку, вполне приличную, ссылаясь на приодетых подруг, на давно ускакавшую вперед моду и, наконец, на весеннюю дешевизну, — пока не потребовали, в который раз, назвать цену. Она без всякой запинки и с усмешкой пренебрежительной назвала, и даже теща, на одежде и косметике никогда по возможности не экономившая, поджала губы. Забытая в кроватке, четвертая участница совета занималась под сурдинку настрого запрещенным — сосала пальчик — и в развернувшееся сходу действо драматическое никак не вникала, хотя ссылка-то и на нее была тоже: выйти прогуляться с коляской уже не в чем, март на дворе… не в шубе же!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее