Запомни и живи

Детям скажете: «Когда с полей Галиции,Зализывая язвы,Она бежала еще живая —Мы могли, как прежде, грустить и веселиться,Мы праздновали,Что где-то под Санем[140] теперь не валяемся.Зубы чужеземныеРвали родимую плоть,А все мыКрохи подбирали, как псы лизали кровь.Срывали с нее рубище,Хлестали плетьми,Кусали тощие груди,Которые не могли кормить…»Детям скажете: «К весне она хотела привстать,Мы кричали: „Пляши! Эй, Дунька!“Это мы нарядили болящую матьВ красное трико площадной плясуньи.Лето пришло. Она стонала,Рукой не могла шевельнуть.Мы били ее — кто мужицким кнутом, кто палочкой.„Ну, смейся! Веселенькой будь!“Ты первая в мире —Ух, упирается, дохлая!Живей на канат и пляши в нашем цирке!Все тебе хлопают!»Детям скажете: «Мы жили до и после,Ее на месте лобномЕще живой мы видали».Скажете: «ОсеньюТысяча девятьсот семнадцатого годаМы ее распяли».ОктябрьВсех покрыл своим туманом.Были среди них храбрые,Молодые, упрямые.Они шли и жадно пили отравленный воздух,Будто не на смерть шли,А только сорвать золотые звезды,

Чтоб они на земле цвели.Были обманутые — нестройно шагали,Что ни шаг, оглядывались назад.«На прицел!» — уж курки сжимали их пальцы,Но еще стыдливо притуплялись глаза.Были трусливые — юлили, ползали.Были исступленные, как звери.Были усталые, бездомные, голодные,У которых в душе только смерть.Было их много, шли они быстро,Прикрытые желтым туманом,Вел их на страшный приступДед балаганный.И когда на Невском шут скомандовал: «Направо!»И толпа разлилась по Дворцовой площади —Слышно было, кто-то взывал средь ночи:«Савл! Савл![141]»Еще многие руки — пусть слабые! —Сжимали невидимый ларь,Где хранилась честь Российской Державы.«Чего зря болтать!.. Ставь пулеметы!.. Жарь!»В Зимнем дворце среди пошлой мебели,Средь царских портретов в чехлах,Пока вожди еще бредили,В последний час,Бедные куцые девушки[142]В огромных шинелях,Когда все предали,Умереть за нее хотели —За Россию.Кричала толпа:«Распни ее!»Уж матросы взбегали по лестницам:«Сучьи дети! Всех перебьем!Ишь, бабы! Экая нечисть заводится!..»И они перед смертьюЕще слышали колыханье победных знаменНыне усопшей Родины…«Эй, тащи девку! Разложим бедненькую!На всех хватит! Черт с тобой!» —

«Это будет последнийИ решительный бой».Пушки гремели. Свистели пули.Добивали раненых. Сжигали строения.Потом всё стихло. Прости, Господь!Только краснела на заплеванных улицахСредь окурков и семечекРусская кровь.Бились и в Москве. На белые церквиТрехдюймовки выплевывали адов смрад,И, припав к ране Богородицыного Сердца,Плакал патриарх[143].Пощаженные рукой иноземнойВ Наполеоновы дни[144],Под снарядами гнулисьКремлевские стены —Им нечего больше хранить!Вот юнкера, гимназистыНа бульвар выбегают, юные, смелые.Баррикада. Окоп. «Кто там? Слушай!»Но вот подошел и выстрелил,И душа Отчизны в небо отлетелаВместе со столькими юными душами.Радуйся, Берлин! Готовьте трофеев смотр!Стройте памятники! Жены, дарите героев любовью!Больше до вас не дойдут с ВостокаНаши Христовы славословья!Белая держава миру не напомнит,Что не только в Эссене льется сталь,Что в нашей обители темнойЛюбовью ковали мы меч Христа!Радуйся, Германия!Deutschland, Deutschland über alles!В балаганеРезвые клоуны кувыркались:«Старое — долой его! Старое издохло!В новом миреМы получим… что? Всё!..»А на Гороховой[145]

Пьяный старичок в потертом мундиреЕще вопил: «Да приидет Царствие Твое!»По всем проводам сновали вести.«Они уничтожены!.. Мы победили!»В Аткарске в маленьком домике, сидя в кресле,Плакала мать: «Мишенька, миленький!..»В снежных пустынях Сибири, УралаПроволоки пели: «Да здравствует Циммервальд![146]»А мертвая дальМолчала.Усадьбы горели, там, в глуби,Кровянел встревоженный Юг.И наборщики складывали те же пять букв:«Убить! Убить! Убить!»В Туле ИвановТретий день как морит тараканов,Выпил чай, зевнул, перекрестил рот.«Экстренные телеграммы!Новый переворот!»Парни пьяным-пьяныеС тоски стреляют в ворон…С севера, с юга народы кричали:«Рвите ее! Она мертва!»И тащили лохмотья с смердящего трупа.Кто? Украинцы, татары, латгальцы.Кто еще? Это под снегом ухает,Вырывая свой клок, мордва.И только на детской карте (ее не будет больше)Слово «Россия» покрываетПолмира, и «Р» на Польше,А «я» у границ Китая.Вот уж свои отрекаются: «Мы не русские!Мы не останемся с ними вместе.Идут германцы. Пусть ониЭту сволочь скорее повесят!»И цепляются за скользящие акции,И прячут серебряные ложки.Ночью не спится,Они злятся и думают: «Когда-тоВ это время мы спаржу сосали в Ницце».

В Петербурге от запаха гари, крови, спиртаКружится голова.Запустенье! Пугливо жмутсяКитайчата и поют: «А! а!»Кто-то выбежал нагишом, орет: «Всемирная Революция!»А вывески усмехаются мерзко —Их позабыли снести —«Еще есть в Каире отель „Минерва“!»«Еще душатся в Париже духами „Коти“!»В театре — там нету окон!Певица поет еще о страсти Кармен.На улице пусто. Стреляет кто-то…Еще стреляет — зачем?Там на вокзале последний поездСейчас заплачет и скроетсяСредь снега.Где ты, Родина? Ответь!Не зови! Не проси! Не требуй!Дай одно — умереть!..За гробом идет старикашка пьяный.Споткнулся, упал, плюнул.«Мамочка!Оступился!.. Эх, еще б одну рюмочку!..»Вы думаете — хоронят девку,Пройти б стороной!Стойте и пойте все вы:«Со святыми упокой!»Хоронить, хоронить нам всего и осталось,Ночью и днем хоронить.Вот жалобноПоследние гаснут огни.Темь. Нищий мальчикПросит:«Ради БогаНад сиротинкой сжальтесь!»Детям скажете: «ОсеньюТысяча девятьсот семнадцатого годаМы ее распяли!»Москва, ноябрь 1917