Запомните нас такими

Есть старинная гравюра у меня — это самое место, и солнце там, как сейчас, и так же тени от столбиков падают. Понял, какое время там нарисовано: половина четвертого, как сейчас.

Мост красили как раз, к лету, из распылителя — мы с Колей-Толей пригнулись, а Никита мужественно выкрасился, в зеленый цвет.

И — вынырнули дальше на Мойке. Слева — Строгановых растреллиевский дворец. Справа — Дом Елисеева. В двадцатые годы — «Сумасшедший корабль», куда гениев всех согнали, чтоб были под рукой. Гумилева вот тут арестовали, когда он шел.

Слева — усадьба за решеткой. Давно уже был тут Дом призрения, символ под крышей — пеликан, разрывающий грудь и кормящий своим мясом птенцов. Ныне тут учат будущих педагогов, призывая их следовать примеру пеликана.

— Там, внутри, — Коле-Толе на всякий случай сказал, — бюст Бецкого стоит, замечательного деятеля. Между прочим — Трубецкого внебрачный сын. Образование ему дал и имя. Фамилию. Правда, несколько сокращенную. Трубецкой-Бецкой. Елагин-Агин... Замечательный, между прочим, художник был!

Но он на такой вариант не купился.

— Пушкин-Ушкин, — Коля-Толя усмехнулся. Видно, эта фамилия ближе ему.

Красный мост, под шумной Гороховой, тоже красили к лету. В этот раз Коля-Толя окрасился в красный цвет... Надеюсь, не в политическом смысле?

Впереди самый широкий, Синий мост — под роскошной Исаакиевской площадью. Поднебесный золотой купол Исаакия, Николай I верхом, за ним торжественный фасад ВИРа — Всесоюзного института растениеводства. После войны мама с папой из Казани сюда перевелись... и благодаря тогдашнему их порыву — я теперь здесь. Застыл торжественно. Синий мост тоже красят— свисает маляр в люльке. Пригнуться? Нет. Теперь краситься — мой черед. Я только зажмурился... Освежает! Синий мост надолго нас с небом разлучил... наконец вынырнули. Светлело постепенно, у самого выхода заиграла на своде золотая сеть от воды. Выплыли с боковой стороны ВИРа. Спасибо ему!

А вот здесь, на гранитных ступеньках, я обнимался... и помню, с кем! Тут еще и гранитный столбик стоит — но не по этому случаю, а в память наводнения, с высокой зарубкой воды. Какое счастье, что не совпало это событие с моим посещением этого места... кончился ВИР! Я сказал это лишь в буквальном смысле, надеюсь — не в переносном. Тьфу, тьфу, тьфу! Обидно было бы!

Маячит Фонарный мост. Здесь в Фонарной бане мы с Никитушкой мыться любили! А тут, перед красивым Почтамтским, в конструктивистском «Доме работников случайных связей», как мы его называли, постигали мы тайны пола, с большим трудом. Помню, волнуясь, провожал вот к этому дому девушку. Теперь тут, видимо, детский сад? И тогда, видимо, был... Воспитательница? Не помню ее лица. Помню объятия, колотун, волнующий аромат мусорных баков. Надо бы гара-еры выпить — жизнь свою помянуть!

На другом доме увидел совсем другой эпохи след. Надпись — «Плиссе и гофре». Наши пятидесятые... забытые больше всех!

И вот — огромный Юсуповский. Юсупов тут с Распутиным расправлялся, в своем шикарном дворце. На другом берегу — однообразные Конногвардейские казармы... гвардия придворных служак. Мы — свободнее!

Поцелуев мост. За ним уже места менее шикарные пошли. Обшарпанный форт на островке — Новая Голландия, голый кирпич стен. Секретный завод. В высокие ворота не заплывешь: цепь болтается у воды. Раньше тут ставили паруса. Теперь тоже кое-что ставят — по работе приходилось там бывать. Один раз в пьяном виде мой друг-художник переплыл туда через канал Круштейна, бывший Адмиралтейский. Схватили его, скрутили. Пригрозили, что засекретят его и навек в Новой Голландии оставят. Поклялся, что зверски пьян и практически ничего не помнит, даже того, что туда приплывал... Выпустили его! И мы с Никитушкой тоже мечтаем рассекретиться, отсюда уйти. Поклясться каждый готов, что не помнит — практически ничего. Но, однако, канал Круштейна нас засосал. Тянет нас в глубь производственных отношений, витающих тут. И катер наш, чувствуя стойло, к докам косит! Справимся с управлением?

Плыли в задумчивости. Слава богу, Коля-Толя не расчухал наших дум, а то мог бы над нами поиздеваться. «Что? И военно-промышленный комплекс вас не берет?» А — его лось? Скачет?

Скромный дворец Бобринского его не возбудил. Между прочим — внебрачный сын Екатерины! Я Коле-Толе это сказал.

— Я тут в секции боксом занимался! — так он ответил.

Обогнули засекреченную Голландию (прощальный круг?), миновали часовых в будках... Дальше Мойка уже к устью текла, в область засекреченных отношений, доков и кранов. Нам не надо туда!.. пока, во всяком случае. Мы свернули, навалившись на штурвал, в тихий Крюков канал. И — опять выплыли к колокольне Николы Морского, но с другой на этот раз стороны. Кругосветное путешествие совершили!

Свернули на родной уже Грибоедов канал, плыли вдоль Садовой — опять. Но — в обратную сторону. Возвращаемся мы — в почти родную уже Коломну. И вот — знакомый скособоченный дом Никитушкиной матери, а также — ложных якобы родителей Коли-Толи. И меня сюда подпишите — я тоже вам не чужой. Вон, отец Коли-Толи из бани идет, весь красный от гнева.

4