Мимо, шевеля страницами, диссертация проплыла, окруженная всяким планктоном. Рыбки жадно клевали ее и до того поумнели, что образовали свой ученый совет. И вполне состоятельно себя чувствуют! А Никита — лежит. Переживает, что он не гений. Будто рыбки — гении!

— Она! Снова! — тыча грязным пальцем, Никита завопил, потом отгородился ладошкой, как Борис Годунов от «кровавых мальчиков».

Оставляя за собой черный след на воде, шаровуха катилась. Не заметил я, как она из диссертации выскользнула. Наматывала на себя пушинки с воды, совсем уже мохнатая стала.

— Нет! Нет! — Никита завопил.

Шаровуха прыгнула на него, но, к счастью, тут наш друг с тазом оказался, отбил ее. Упала она в воду, брезгливо шипя, отпрыгнула. Потом, видя, что мы за «щитом», сделала круг и медленно на пух опустилась, на берегу: все пространство вокруг белым пухом закидано. Неподалеку в нем бурлаки спят, целиком на нашей совести находящиеся. Загорелся пух! Коля-Толя пошел туда, тазом ее накрыл, вместе с пламенем. Стоял, почесываясь. Я спросил его: не беспокоят ли наши чудеса?

— После «Носа» — нет вопроса! — пренебрежительно Коля-Толя сказал. Мол, до гоголевского «Носа» нам далеко!.. Согласен.

Помедлив, он взял таз. Шаровуха подпрыгнула возмущенно (луженым тазом еще не накрывали ее!) и умчалась по Вознесенскому проспекту, на лету лишая невинности всех постовых.

Никита плакал, размазывая грязные слезы по лицу. Прощайте, высокие технологии! Наш удел теперь — «неуловимый ларек»!

— Ну, пойду вздремну! — сказал Коля-Толя. У него и на суше дом есть. Вечные скитания — это лишь наш удел.

Вдруг Коля-Толя знаменитый таз свой подарил.

— Держите уж! — пожертвовал самым дорогим. — Чувствую — без него вам хана! От чистого сердца оторвал! — Швырнул таз на палубу, отвернулся, слезы утер. Никиту поощрил персонально: чуб его растрепал. — Ты еще будешь у меня рыдать от счастья! — пообещал.

И оказался прав. Когда мы в Ладоге тонули, и тазом тем воду вычерпывали, и молнии отбивали, Никита рыдал.

Ушел Коля-Толя. Лосятину под мышкой унес. Видно, ей еще во многих удачных сделках участвовать предстоит.

Солнце позолотило воду, рубку катера, мух. Лосиные мухи необыкновенно размножились и почему-то не покидали нас. Внимательно осматривал их. Как маленькие Пегасики с крыльями. Вдруг раздвигали хитиновый панцирь, вскидывали мутные крылышки, потом неряшливо их складывали — из-под чехла выбивались, как ночная рубашка из-под пальто.

Валялись с Никитой на корме. Дивный вечер. Лето выпускало свои прелести впереди себя. Только еще май кончается, а такая красота! Воду снова пухом закидало. И вдруг!.. Теперь «теплый снег» на воде раздвигала кастрюля! Под парусом к нам плыла! Никита возбужденно схватил подсачник, вытащил ее.

Мачта стояла в густом супе, на парусе было написано: «Эй! Дураки!» — и прилеплены фотографии наших жен. Отыскали нас! Причем без труда. Знали, что далеко не уплывем. Не ошиблись!

В полном молчании съели суп.

— Ну что... сдаемся? — как более мужественный, я сказал.

— Нет! — в отчаянии Никита вскричал. Свалился в каюту, выскочил оттуда с ружьем. Вскинув стволы, выстрелил. Бурлаки не пошевелились.

Зато мухи все враз затрепетали крылышками — и подняли нас! Оторвался катер с легким чмоканьем от воды, лопнул канат. Сперва мы прямо над пухом летели, потом стали забирать выше, перевалили приземистый амбар с черной надписью «Деготь. Совковъ». Летели по Вознесенскому проспекту, на высоте машин. Оттуда глядели на нас, зевая. Подумаешь — в Петербурге-то! — не такое видали.

Пролетели между Эрмитажем и Адмиралтейством. Самый широкий разлив Невы, за ней — Ростральные колонны с пламенем наверху. Сегодня же День Города! — вспомнил я.

Мухи к солнцу начали поднимать. Туда еще рано нам... на воде охота пожить! Никита выстрелил из второго ствола — и мухи нас отпустили, и мы с размаху шлепнулись в воду, как раз на развилку между Большой и Малой Невой, где спаренные, раскачивающиеся два буя обозначают водоворот, свальное течение. Но нас не замотать! Врубили мотор — и вырулили на фарватер. Ну и ветер тут! Мы подходили к Петропавловке. Волна, просвеченная солнцем, вдарила в грудь Никиту за штурвалом, промочила его насквозь и выскочила за плечами его золотыми крыльями, как у ангела на шпиле. Плывем!

Запомните нас такими