Заповедь субботы. Новый подход к происхождению человека

Мы упомянули в числе общих признаков глоттогенеза реально имеющую место аналогию функционального сходства между языком пчел и человеческим языком, более близкую, чем между человеком и другими приматами. Теперь эта конвергенция обоснована – и в том, и в другом случае система социальной коммуникации обслуживает одинаковые действия двух частей сообщества – внешней (охотников и рабочих пчел) и «сакральной» (прибрежная стоянка с верховной жрицей и улей с маткой и ее свитой).

Расставание с божественным единством.

Как известно, в «день седьмой» Творец расстался с сотворенным человеком, чтобы немного (тысячелетий этак тридцать-сорок) отдохнуть от него. В нашей реконструкции эта архетипическая ситуация связана, как раз, с практическим воплощением планов приручения крупного рогатого скота, оттачиваемых многими поколениями охотников-рассказчиков.

Впрочем, для этого было достаточно всего лишь, по примеру львов, отбить от стада теленочка и применить к нему такое же средство усмирения, как ранее к партнеру по священному браку. То есть просто продеть кольцо в нос, но и этого недостаточно. Затем нужно выкормить сильного быка и помочь ему занять место вожака в своей стае. Чтобы разработать сюжет и воплотить такой план понадобились многие десятки и сотни поколений, десятки тысяч проб и ошибок, мотивированных любовью как «страхом божьим». Однако приручить не просто быка, а вместе со стадом – означает быть привязанным к его природной кочевой жизни. Поэтому охотнику-победителю быка, который по правилам художественного творчества той эпохи сам становится «быком», приходится либо отказа­ться от очередного триумфа, что невозможно, либо забрать из прибрежного стана, похитить «божест­венную деву». Так рождается архетипический сюжет «похищения Европы быком» и превращения божественной девы Ио в корову.

Но для оставшейся части прежде единой части племени, именно бык, телец, слившийся с образом человека, является разрушителем божественного порядка, изгнанным падшим богоотступни­ком, то есть сатаной. Теперь сравним с библейской символикой Ваала и средневековой христианской символикой, изображающей сатану с бычьими рогами, копытами и хвостом.

Для реконструкции происхождения языка этот завершающий момент антропогенеза важен тем, что вместе с первым социально-экономическим разделением единого и, возможно, единственного племени человеков рождаются две ветви. Степная ветвь будущих скотоводов имеет теперь возмож­ность форсировать широкие водные преграды и даже небольшие пустыни, а оставшаяся прибрежная ветвь будущих земледельцев может в силу сакральных табу двигаться только вдоль речных и морских берегов к дельтам великих рек. Соответственно, каждая из ветвей порождает сначала два разных языка, а затем их становится все больше.

Итак, из всех общих условий и признаков глоттогенеза нам осталось разъяснить лишь еще од­ну аналогию, получившую не очень приличествующее название «язык-паразит». Однако эта не столь уж большая загадка требует для своего разъяснения выхода на уровень выявления и критики мировоз­зрения современной гуманитарной науки, которая не видит за деревьями «генов» и «нейронов» всей полноты картины. Поэтому придется посвятить этой теме еще одну, заключительную главу.

Близорукая мощь редукционизма

Как объяснить очень даже впечатляющую аналогию развития языка совместно с мозгом и развития в симбиозе двух организмов – хозяина и паразита?

Проведём умозрительный опыт. Представьте себе, что где-то над нами в параллельном «тём­ном» для нас Космосе существует цивилизация, которая может наблюдать за нами с помощью очень ограниченных средств типа улавливания нейтрино, которые из-за этого на чуть-чуть опережают ско­рость света. (Внимание! Это художественная условность, а не очередная рабочая гипотеза. :)

Поскольку средства наблюдения весьма ограничены, то исследователи видят наш мир хоть и насквозь, но в виде фотографий со многими слоями выдержки. Так что косные неподвижные элемен­ты на изображениях проявляются, а живые движущиеся практически нет – разве что в виде легкого облачка на месте траекторий.

В этом случае исследователи будут считать, что города, мосты, здания, дороги, машины, мебель в домах рождаются в ходе какого-то процесса, связанного с набором производственных «генов» – станков, машин, объединенных в цеха и заводы. С помощью тонких экспериментов – временно заблокировав один из «генов», например, затопив заводы в Таиланде, производящие вин­честеры, исследователи убедятся, что одна из линий производственного метаболизма заглохла – стали хуже размножаться компьютеры и так далее. Изъяв из обращения другой «ген», они выяснят для себя, что этот цех или завод участвует в производстве бетонных панелей для домов. И тому подобное.