Заповедник потерянных душ

– А давай мы его об этом и спросим. – И она полезла из-за стола, успев схватить с тумбочки маленькую сумочку. – Вот сейчас поедем. Спросим и тогда уж успокоимся наверняка.

– Я и так спокоен, – проворчал он, уставившись на ее пятую точку, туго обтянутую юбкой. И добавил едва слышно: – Почти.

Она, конечно же, его не поняла. Обернулась с улыбкой.

– И вот чтобы не было этого почти, мы поедем и спросим.

Глава 17

– И когда вы собирались нам рассказать, что ваш сын никуда не пропадал, что он дома?

Ноздри Бодрякова гневно раздувались. Он был взбешен. Причин было сразу несколько.

Первая, разумеется, самая основная причина его состояния, это та, что Данилу Хаустова они обнаружили сладко дремлющим в плетеном шезлонге в саду по месту жительства. Они едва не наступили на него, как потом восклицал Бодряков возмущенно. Это, конечно, было большим преувеличением. До Данилы им было метров десять, не меньше. Наступил, на самом деле, он в лужу, сокрытую густой травой газона. Полив, как оказалось, только что закончился. Наступил, промочил легкие летние туфли, носки. И это было второй причиной его бешенства.

Их заметили из дома. И в сад к ним тут же поспешил Хаустов-старший. Гладко выбритый, в белоснежной майке, прекрасно оттеняющей его загар, коротких трикотажных шортах и сланцах. Выглядел как с рекламной картинки, слогана только не хватало. Бодрякову приходили на ум, но все неприличные.

– Доброе утро, – поздоровался папаша и бросил взгляд на калитку в запертых воротах. Удивленно поднял брови. – Вы звонили? Я не слышал.

– Мы не звонили. Калитка была открыта. Мы вошли. И увидели. – Бодряков указал ладонями на Данилу, сладко посапывающего в тени яблонь.

– Допустим, – криво ухмыльнулся Хаустов-старший. – Но вы не имели права проникать на частную территорию без звонка и…

– Простите, а что у вас за одеколон?

Малахова так неожиданно вынырнула из-за спины Бодрякова, что он, пытаясь посторониться, оступился и снова попал промокшими ботинками в лужу. Встав к капитану спиной, Аня «уточняла» марку, фирму производителя, магазины, которые торгуют этим парфюмом. Все это бормотала, не стесняясь, восхищенно. Даже мечтательно промычала, добавив слово «бесподобно».

Это его и добило. Он же не забыл о своей несвежей рубашке. Тут еще ботинки промокли с носками. И он взревел, мало заботясь, что находится на частной территории и что может разбудить спавшее сладким сном чадо дяди, «бесподобно» пахнувшего «бесподобным» парфюмом.

– И когда вы собирались нам рассказать, что ваш сын никуда не пропадал, что он дома?

– А, собственно, почему я вам должен был об этом рассказывать? – Хаустов-старший подоткнул ладони себе под мышки таким образом, что его бицепсы сделались в два раза больше. – Назовите мне хотя бы одну причину, капитан.

Красуется, сволочь! Бодряков покосился на его загорелые крепкие предплечья. Перед Малаховой красуется. И топориком тогда на заимке лесника размахивал, тоже перед ней красовался. Пижон! Старый пижон! Сколько ему? Сорок, сорок пять? Он же старше его – Бодрякова. Лет на семь-девять старше. К тому же женат. И сынок у него взрослый. И сынок этот не подарок. Так что шансов у него против Бодрякова никаких.

И он неожиданно остыл. И успокоился. И даже чуть-чуть соврал, произнеся с упреком:

– Хотя бы потому, что мы его искали.

– А разве я вас об этом просил? – выгнул брови Хаустов-старший.

– Вы не просили. И не писали заявления, – сопроводил кивком свои слова Бодряков. – Что и заставило нас приехать к вам.

– Вы поняли, что Данила дома. – Хаустов мягко улыбнулся Малаховой, обходя вниманием капитана. – И что с того? Дома, да. И что дальше?

– Нам хотелось бы задать ему несколько вопросов, – ответила Малахова Хаустову точь-в-точь такой же мягкой улыбкой.

– Каких вопросов?

– Простите, но в интересах следствия…

Этот пижон не дал ей договорить. Фыркнул, как конь, даже не постеснялся слюной брызнуть.

– Насколько мне известно, нет никакого следствия, – произнес Хаустов-старший, поглядывая на дурочку Малахову с вызывающей надменностью.

Вот от кого сыночек научился! А то народ привык удивляться: хорошая семья, родители замечательные, а дети непонятно в кого. Да в них дети, в них – в родителей, научившихся фальшивить и вести себя на людях правильно.

– Потому что расследовать совершенно нечего. И мой сын не совершил ничего предосудительного. И вопросов у вас к нему нет и быть не может. Мой сын не замешан ни в чем.

– А его никто и не пытается ни в чем обвинить. – Бодряков окинул ухоженного бизнесмена колючим взглядом. – Он мог стать невольным свидетелем.

– Не мог! – перебил его Хаустов и указал на ворота. – Я попрошу вас покинуть нашу территорию.

– Хорошо. – Бодряков взял Малахову за локоток и шагнул к воротам, на ходу пообещав: – Тогда вызовем вашего сына повесткой.

– У вас нет для этого никаких оснований! – взвился Хаустов-старший, следуя за ними по пятам.