Заповедник потерянных душ

Идиотка, мелькнуло у нее в мозгу. Могла бы неделю назад прыгнуть туда и спастись. И не пила бы из лужи все это время и не жрала бы траву с кореньями. И тут же оправдала себя: она не знала, что там нет трясины. Она не могла знать, что не угодит в ловушку.

Человек остановился, подсвечивая себе фонарем.

– Черт, тут болото! – воскликнул он, луч света заскользил по колышущейся болотной воде. – Болото! Ребята, где вы?!

Ему никто не ответил. Тот, кто стоял за его спиной, молчал.

Луч фонаря, не успев описать дугу, вдруг метнулся вверх, странно подпрыгнул и исчез. Она совершенно точно слышала, как чавкнула густая жижа болота, заглатывая фонарь. И следом тишину прорезал страшный человеческий крик. Даже они с Машей так не орали, когда очутились в трясине.

– Эй! Здесь есть кто-нибудь?! Помогите!!! Помогите!!! – по болотной грязи отчаянно шлепали руки, человек задыхался от ужаса. – Эй, кто там? Кто там? Помоги мне!

– Извини, но я не смогу. – Кусты осветились зажженной сигнальной лампой. Лицо говорившего оставалось в тени. – Это может быть опасно. Наверное.

– Как опасно?! Что значит, опасно, я тону! Помоги! Господи, да что же это!

Он судорожно дышал, барахтался, рычал и матерился. И отчаянно звал на помощь. Тот, кто столкнул его, лишь на пару секунд поймал искаженное лицо несчастного лучом света. Тут же развернулся и ушел.

– Помогите-е-е! Господи-и-и! Я тону-у-у!

Он боролся, изо всех сил боролся. Она понимала это по мощным ударам его рук по болотной густой воде. Но также понимала, что надолго его не хватит.

– Эй, – окрикнула она, поражаясь тому, как непривычно сухо и тихо звучит ее голос. – Эй, перестань орать. Постарайся поймать конец веревки. Я буду тебе его кидать, ты постарайся поймать.

– Кто здесь?! – визг был таким пронзительным, что ей на мгновение заложило уши. – Кто здесь?! А-а-а-а-а-а! Господи! Кто это?! Я так и знал! А-а-а-а-а!

– Хватит орать, идиот. Ты теряешь время и силы.

Никакой прежней властности в голосе, как ни старалась. Сплошное першение и хрип. Она встала на четвереньки и тут же присела на пятки, размахнулась и швырнула веревку. Потянула. Та пошла легко.

– Ты будешь ловить веревку или нет?! – разозлилась она. – Потонешь ведь, дурак! Лови! Ну!

– Да, да, да, буду, буду. Да! – залопотал мужчина.

– Не молчи. Говори. Буду кидать на голос. Ну!

– Я здесь, я здесь, я здесь.

Она размахнулась и зашвырнула веревку вперед, стараясь изо всех сил поймать направление, откуда звучал задыхающийся от ужаса голос. Потом еще и еще. Она выдыхалась. Мужчина медленно уходил под воду. Она даже слышала, как он пару раз хлебнул болотной жижи, а потом отплевывался сквозь ругань и стоны.

– Лови, гад! – закричала она хрипло и швырнула веревку снова.

И та вдруг натянулась.

– Поймал! – просипел он.

– Намотай на руку, живо! Намотай на руку! Пытайся по ней подтянуться. Меня на нас двоих не хватит. Давай! Борись, черт тебя дери! Борись! Иначе нам не выжить…

Глава 19

Луч горячего летнего солнца скользил по меховому покрывалу, на котором он отключился с вечера, не имея сил разобрать постель. Луч подкрадывался все ближе и ближе. Гена уже ощущал голой кожей его жаркое присутствие. Если луч солнца доберется до его лица, груди, он не выдержит, он точно умрет от жажды. Надо было где-то укрыться. Надо было отползти в сторону. Надо воды. Много воды. Ледяной, прозрачной.

Он открыл рот, провел кончиком языка по пересохшим губам. Языку стало больно, будто губы его поросли колючками.

Да что с ним такое?! Он заболел, что ли?! Он же не пил вчера. Точно помнит, что не пил ни грамма спиртного. Со дня похорон матери, с поминок он не выпил ни грамма. И на поминках вел себя пристойно. Три стопки водки, и все. Чего ему тогда так дурно? Может, он заболел?

Гена шевельнулся, перекатываясь с живота на спину, подальше от назойливого солнечного света, и слетел с кровати.

Да что такое?! С чего его диван вдруг сделался таким узким? Он прислонился к стене, приоткрыл глаза.

Ааа, все ясно. Он уснул на кровати матери, в ее спальне. А кровать была односпальной. Вот он и слетел с нее на пол. Это ерунда, это все объяснимо. Необъяснимым было его странное состояние. Он дотянулся ладонью до лба. Горячий. Может, температура высокая, оттого ему так худо? Он поводил взглядом по спальне матери. Почему он здесь уснул?

И вдруг он вспомнил. И через минуту страшно перепугался, потому что вообще не мог вспомнить вчерашний день. Только утро, когда он вышел из подъезда и пошел в магазин за молочными продуктами. И все. Как вышел из подъезда, помнил. Как сумкой маминой, с которой она ходила за покупками, размахивал, помнил. Как в магазин входил, помнил тоже. А потом все – провал. Яма. Может, он все же вместо молочки алкоголь купил? И надрался до чертей? И спросить не у кого. В магазине сегодня другая смена. Они работают через день.