Запрет на любовь (СИ)

— Вернёмся к сочинению, одиннадцатый «А». Задача выпускника — внимательно прочитать текст, выделить проблему, показать, как к ней относится автор, и отразить собственную позицию. Сейчас на экране вы видите слайд, отображающий чёткую структуру сочинения. Первый пункт — формулировка проблемы. Второй — комментарий к ней, включающий в себя два примера-иллюстрации, пояснение к каждому примеру и анализ смысловой связи между ними.

Матильда рассказывает о последующих пунктах плана, но слушают её далеко не все. Краем глаза замечаю, что большинство присутствующих залипают в телефоны, пряча гаджеты под партами или за учебником.

У сидящего впереди Горького на экране открыт какой-то чат и, судя по тому, что одноклассники периодически бросают в мою сторону красноречивые взгляды, обсуждают они там явно не расписание.

— Ну капец, — роняет кто-то.

— Теперь точно исключат.

— Это где?

— Наш на Профсоюзной, чё не видишь, — переговариваются футболисты между собой.

— Петров, Дроздов! Вы мне мешаете! — получают замечание от учителя и делают вид, что убирают телефоны.

В поле моего зрения, благодаря Горькому, попадает фотография, выложенная в этот самый чат. Потому что он, свайпнув пальцем, раскрывает её на весь экран.

Ну ясно.

Кучерявый беспредельщик прислал одноклассникам селфи из участка. Прямо перед вывеской стоит. Ухмыляется.

— Придурок, — вырывается у меня непроизвольно.

— А ты не дура? — прилетает в ответ от Горького.

Правда на том и всё. Взбудораженных выпускников снова приводит в чувство классный руководитель, оповестивший о том, что первое сочинение должно быть написано уже к завтрашнему дню.

Замечательно…

Алгебра проходит сносно. Математичка — сущая мегера, связываться с которой — себе дороже. Вон даже вернувшегося Ромасенко класс встречает тихо.

На английском всё тоже более-менее нормально. Только одна неприятная ситуация возникает. На этапе командной работы так получается, что я остаюсь не у дел. Обещавшие «принять как родную» наотрез отказываются включить меня в свои группы.

От Филатовой чуть позже узнаю про согласованный бойкот.

— Ты не расстраивайся. Это они из-за Абрамова чудят. Он у нас в классе, к сожалению, типа, лидер и…

— Да мне всё равно, — равнодушно закидываю в сумку тетрадку и ручки.

— Я взяла у Матильды Германовны твой номер. Добавлю в информационный чат. Туда я отправляю важную информацию. Это не тот чат, который без Шац, а тот, который…

— Добавляй, — перебиваю, избавляя её от необходимости что-то пояснять.

— Тат…

Встречаемся глазами.

— Если что, я не участвую в этом их бойкоте. Так что ты, будь уверена, всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

Не участвует.

То, что Филатова некий изгой в классе, было понятно практически сразу. Сама я не привыкла делить людей на категории, как, впрочем, и причислять себя к какой-то из них, но вот тут, пожалуй, чётко для себя решила: в этой школе я однозначно буду сама по себе.

— Где у вас библиотека?

— На третьем этаже. Тебя проводить? — предлагает, загораясь энтузиазмом.

— Не надо, — забираю сумку и покидаю кабинет.

*********

Из библиотеки тащу целый пакет книг, выданных добрейшей старушкой, любящей классическую музыку и оригами, упомянутое Мозгалиным.

Выдохнув, спускаюсь по ступенькам и благодарю Вселенную за то, что этот отвратительный день закончился.

— Стопэ, Джугашвили.

А. Слишком рано благодарю.

Внизу меня поджидает хмурый Ромасенко.

— Я Джугели. Руки убери! — роняя книжки, повторяю, когда он тянет меня под лестницу. — Ещё раз дотронешься и я…

— Это она, — сообщает девчонке, сидящей на подоконнике.

Выдёргиваю многострадальный локоть из его мёртвой хватки.

Смотрим с девушкой друг на друга.

Хм. Где-то я её уже видела.

В голове от переизбытка имён и лиц полный каламбур, но я почти сразу узнаю его кудрявую подругу. Это ведь та самая ведущая с праздничной линейки.

— Она проколола шину?

— Да.

— И наваляла моему брату? — уточняет, выражая интонацией явное сомнение.

Ромасенко утвердительно кивает.

— Пф-ф. Занятно. Я представляла себе чуть ли не терминатора, — спрыгнув с подоконника, с интересом меня разглядывает.

— Я тороплюсь.

— Задержишься, — цедит сын директрисы.

— У тебя ко мне какие-то вопросы? — обращаясь к девчонке, поправляю пиджак.

— Ну, как бы, да.

— Тогда излагай мысли быстрее.

Она усмехается.

Делая это в той же самой манере, что и брат.

— Мне надо знать, что именно ты сказала полиции в тот вечер по телефону, а также сегодня в кабинете и на улице.

Выгибаю бровь.

— С какой стати я должна перед тобой отчитываться?

— Слышь ты…

— Погоди-погоди, Макс, — ладонью останавливает разгневанного Ромасенко, танком прущего в моём направлении. — Я сама.

Ждёт, пока он перебыкует и отойдёт к окну.

— Давай проясним, — делает вдох и спокойно продолжает, повернувшись ко мне. — Из-за тебя моя мама в больнице. Марсель в участке. Ему грозит отчисление из школы, статья и ещё бог весть что.

— Что заслужил, то и получит, — бросаю холодно.

— Что заслужил? Да ты хоть знаешь, кого защищаешь? — неожиданно взрывается и переходит на крик.

— Кого защищаю? Пострадавшего! — отражаю, тоже повышая голос.