Запретное чтение

У меня, очевидно, работала теперь только одна половина мозга, и поэтому я запуталась во вранье. Точнее, напрочь забыла про свою первую ложь — ту, которую придумала для родителей и согласно которой присматривала за Иэном только в Чикаго, а дальше ехала на восток одна, чтобы повидаться с университетскими друзьями. Я вспомнила об этом уже перед дверью, когда занесла палец над кнопкой звонка, и уже собралась сказать Иэну, что, если он подождет меня в машине, я остановлюсь у ближайшего дорожного туалета. Но Марта Лабазникова была уже здесь — она рывком распахнула дверь и, раскинув руки в стороны, всем корпусом отогнулась назад, изображая то искреннее радушие, которое ассоциируется исключительно с пожилыми дамами из итальянских фильмов. Чем дольше русские друзья отца жили в США, тем больше они старались походить на европейцев.

— Люси, раньше ты была такой крошечной! — закричала Лабазникова.

Если бы у меня были проблемы с лишним весом, ее замечание меня бы задело, но в данном случае она всего-навсего имела в виду, что я уже не семилетний ребенок.

— А это тот самый несчастный малыш, у которого нет матери!

Она заключила Иэна в объятия, и я испугалась, как бы она его не задушила. Марта была крупной женщиной. Я гадала, как было дело: то ли отец просто рассказал ей про Иэна и она предположила, что это и есть тот самый ребенок; то ли отец догадался, что Иэн и дальше поедет со мной, и предупредил Марту, что мы приедем вдвоем. Так или иначе, мне было понятно, что мы не скоро отсюда вырвемся, и в этом не было бы ничего страшного, если бы не густой химический запах в воздухе, как от кошачьего наполнителя, только сильнее. Я вдруг почувствовала, что мне трудно дышать.

За спиной у Марты наконец появился ее муж, Леон, который немедленно принял ту же самую позу пожилой итальянки. Я была изумлена, сколько морщин и бледно-коричневых пятен появилось на его лице с тех пор, как мы виделись в последний раз. Мне хотелось воскликнуть в духе русской бабушки: «Ну это же надо, как ты постарел!»

Леон вышел вперед, тыча распухшим пальцем в Иэна, которому наконец-то удалось вырваться из объятий Марты.

— У меня есть к тебе вопрос, — сказал Леон.

Иэн выглядел растерянным и, пожалуй, впервые за все время нашего путешествия был всерьез напуган.

— Что общего между алкоголиком и летчиком из группы высшего пилотажа? — спросил Леон.

— А, я помню эту шутку! — сказала я, в основном для того, чтобы успокоить Иэна. Загадки были для Леона главным средством общения с детьми. На праздновании каждого дня рождения моего отца Леон непременно подходил ко мне и спрашивал: «Почему, когда к мистеру Кто приходит в гости его лучший друг, он всегда спрашивает: «Кто там?», но никогда не открывает ему дверь?», а я отвечала: «Потому что его лучшего друга зовут Никто!» Леон каждый раз изумлялся, как это мне удалось сразу найти ответ. Теперь Иэн смотрел на меня уже не испуганно, а растерянно. С одной стороны, он вздохнул с облегчением, обнаружив, что Леон не собирается его допрашивать, а с другой — понятия не имел, чего от него ждут.

— Они оба не могут жить без штопора! — подсказала я.

Иэн рассмеялся.

— А, я понял! — воскликнул он. — Штопор — это такая фигура, которую выполняют самолеты!

Наверное, он был первым ребенком в истории, который понял эту шутку.

Я неловко обнялась с Леоном.

Как только мы сняли куртки, я протянула Леону коробку из-под «Хаш Паппис», и, вместо того чтобы ее открыть, он уставился на собаку, нарисованную на крышке.

— И кому приятно смотреть на такую грустную собаку? — спросил он, похлопал по крышке ладонью и поставил коробку на журнальный столик в гостиной.

— Ну ладно, — объявила Марта. — Сейчас будем обедать! Леон, ты пока покажи гостям дом, а я буду накрывать на стол.

Я поймала себя на том, что даже не пытаюсь отказаться от приглашения.

Леон проводил нас в столовую, и каждый раз, когда он делал шаг левой ногой, колено все больше сгибалось, как будто было сделано из проржавевшего металла.

— Это Аня, — сказал он, остановившись перед столиком с фотографиями в серебряных рамках и взяв в руки одну из них, на которой была изображена девушка-подросток с прической из восьмидесятых и в бирюзовой кофточке. — Помнишь нашу красавицу?

Я ее помнила. Она была моей ровесницей, и родители что-то рассказывали мне о том, что она увлеклась наркотиками и сбежала из дома.

— У нее уже двое детей! Одному пять, другому два. Оба мальчики! И без мужа!

Иэн, прищурившись, смотрел на фотографию, стоявшую на самом краю столика.

— А это малышка Дора! — объявил Леон.

Иэн взял фотографию в руки. Это был студийный портрет хорька, его мордочка занимала почти весь кадр; фон был мраморно-синим. Я отвела глаза от снимка и стала смотреть в стену, чтобы не расхохотаться.

— Она ваша? — спросил Иэн, прижимая фотографию чуть ли не к самому носу.

— Она умерла в 1998-м. А вот эта все еще жива! Ее зовут Клара. — И Леон указал на другую фотографию, на этот раз любительский снимок, на котором к хорьку прижималась щекой Марта. — Это — Леви, а это — Валентина.