Запретное чтение

В комнате, куда сто лет не заходили,Живут тетради и бутылка с песком,Рука, нарисованная на листе бумаги,Три матрешки и ящик с одиноким носком,Африканские маски,Карандаши и краски,Пыль на окне,

Джонни Тремейн в огне,А за окном — только дождь во тьме.Спокойной ночи, Анина постель.Спокойной ночи, голова Анны Болейн.Спокойной ночи, нервный мальчик десяти лет.Спокойной ночи, копилка иностранных монет.Спокойной ночи, обувная коробка.Спокойной ночи, сигареты и зажигалка.

Спокойной ночи, хорьки.Спокойной ночи, огоньки.Спокойной ночи, сирены и проблесковые маячки…

25

Нация беглецов?

Я три часа пыталась уснуть, но в комнате было очень холодно, к тому же я мало поела за ужином, а еще меня мучила мысль об обувной коробке. Марта оставила в коридоре ночной свет, с его помощью я добралась до лестницы и некоторое время постояла на верхней ступеньке, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте.

Я подумала, что ведь можно прямо сейчас взять и уехать: Иэн проснется, а меня уже нет. Лабазниковы доставят его домой. Правда, им придется рассказать полиции, как они с ним познакомились, и я вынуждена буду скрываться в бегах и жить в Канаде на свои 2 доллара 35 центов мелочью. Ну и вообще, если уж я не отвезла его домой в первый же вечер, не бросила в музее в Кливленде, не сбежала от него на заправочной станции и до сих пор не позвонила в полицию, то и теперь не оставлю его одного.

Я стала осторожно спускаться по лестнице, чувствуя, как с каждым шагом запах хорьков бьет в нос все сильнее. Коробка так и лежала на журнальном столике. Мне показалось странным, что Леон оставил ее там — нелегальную посылку, которую я с такой тщательностью прятала под кроватью в гостинице, нашего четвертого товарища на дороге из желтого кирпича. Упаковочная лента, которой отец приклеил крышку, тоже была на месте. Я только теперь поняла, что не видела, как он ее приклеивал. Кто знает, что он мог подложить туда в самый последний момент? Я подняла коробку со стола и легонько потрясла. Коробка была тяжеловата для стопки чеков, которые показывал мне отец, к тому же в ней перекатывалось что-то более твердое, чем отдельные листочки бумаги, — связанная резинкой пачка купюр или, может, еще одна коробка, поменьше? Отклеить ленту незаметно было невозможно, поэтому я нашла на кухне карандаш и проткнула в одном из нижних углов коробки дырку — такую маленькую, что Леон вполне мог внушить себе, что сначала он ее просто не заметил. Я засунула палец в дырку и попыталась нащупать содержимое. Там и в самом деле было что-то твердое. Я вспомнила, что наверху у меня есть фонарик, и пошла за ним.

Когда я вернулась в комнату Ани, на пороге меня ждал Иэн.

— Я не могу дышать, — сказал он. — Он втянул голову в плечи, и я слышала его сипящее дыхание даже с того места, где стояла.

— Я принял лекарство, но это не помогло. Как думаете, может, принять еще?

— Нет, это плохая мысль.

— Но я… НЕ МОГУ… ДЫШАТЬ! — закричал он, уже совсем часто хватая воздух ртом.

Если бы я сама сто раз не переживала подобные приступы в детстве, я бы подумала, что он умирает. На другом конце коридора мелькнул свет, и из спальни вышел Леон, протирая рукой глаза. На нем была пижама в голубую полоску. Он включил свет в коридоре, и Иэн мешком рухнул на пол, обхватив себя за плечи и рыдая. Вслед за Леоном в коридор вышла и Марта, накинувшая на ночную рубашку халат.

Лабазниковы увлекли Иэна вниз, Марта кудахтала, а Леон хлопал его по спине и приговаривал:

— Сейчас мы тебя починим, будешь как новенький! И воздуха будет сколько хочешь!

Я поспешила за ними, радуясь тому, что поставила коробку на место.

Мы сидели на кухне, и Марта варила на плите кофе. Я думала, он варится для взрослых, чтобы мы смогли окончательно проснуться, но тут Марта налила кофе в большую кружку, добавила туда молока и сахара и поставила ее перед Иэном. Когда я была маленькой, отец во время приступов астмы всякий раз норовил напоить меня кофе, но мать ему не позволяла.

— Ты что, хочешь, чтобы она стала карликом?! — возмущалась она.

Иэн начал дуть на кофе и отхлебывать его маленькими глотками.

— Я пью… — проговорил он еле слышно между тяжелыми вдохами, — мамин… в «Старбакс»… все время.

Ну да, наверное, мать выпивала свою десятикалориевую дозу, а остатки отдавала сыну. Впрочем, сейчас был неподходящий момент, чтобы плохо думать о его матери. Я со всей силы наступила под столом сама себе на ногу.