Запретный плод (СИ)

Моника хихикнула и посмотрела на Бена. Он скользнул изучающим взглядом по ее лицу и отвернулся. Я замерла в дверях, наблюдая за ними. Непринужденный разговор, ничего особенного, но Бену было не по себе среди нас. Обычные ведьмы, цели, как он говорил. И вот мы суетились около него, развлекали беседами, улыбались и радовались как идиотки, ниспосланному на нас чуду в его лице. Что все это значило для него? Что-то немыслимое, чуждое. Прежде Бен ничего подобного не испытывал. От него не шарахались, узнав правду, не гнали прочь и не пытались защищаться — разве так поступают маги, когда встречаются с бэлмортами?! Нет, конечно, но Бен — необычный бэлморт.

— И где сейчас твой брат? — не унималась Моника.

Я принесла воду и поставила на стол. Она незамедлительно опустила в миску новый кусок марли. Я села рядом с Беном и сложила руки на коленях. Такое странное чувство, будто мне снова семнадцать лет и я привела в дом мальчика, прятала в своей спальне, но нас застукала мама и заставила выйти познакомиться. Есть вещи, которые я бы с удовольствием испытала вновь, но только не эту детскую наивную неловкость….

Бен осторожно пожал плечами, чтобы не тревожить рану.

— Скорее всего, в каком-нибудь захолустном баре запивает неудачу очередной бутылкой рома, а потом найдет очередную подружку на одну ночь, и круг замкнется.

Я смотрела на Монику, наблюдала за реакцией на равнодушный тон Бена и откровенные слова, но она лишь нарочито смутилась и снова рассмеялась.

— А он довольно прямолинейный и честный, — отметила она. — Мне нравится.

— Ему не знакомы такие понятия, как скромность, — улыбнулась я. Бен смерил меня пустым взглядом. Я почувствовала, как он смотрит, но не повернулась.

— Но мне известно, что такое искренность, — тихо проговорил он. — Я заявился в ваш дом и не имею права лгать. — он скривился, когда Моника приложила к ране компресс, пропитанный зеленовато-желтым зельем, и выдохнул сквозь стиснутые зубы. — Тем более, про Тома иначе не скажешь.

— Том — это тот парень, с которым крутила Мишель? — окончательно развеселилась Моника и посмотрела на меня.

Я кивнула.

— Да, это он. Тот самый, что напал на нее.

— Забавно, — вздохнула сестра, — у Мишель нюх на подонков.

— Джош не производит впечатления того, что он подонок, — возразила я.

Моника сверкнула на меня глазами и фыркнула.

— Джош вообще никакого впечатления не производит. За душой ничего нет, кроме смазливой мордашки и шикарного тела.

В моей спальне зарычал Персик, что-то упало с комода. Я собиралась возразить сестре, но сдержалась. Моника не могла знать, каким Джош был на самом деле. Меня задели ее слова, ведь он долгие годы оберегал нас, вынужденно играл роль, чтобы не вызывать подозрений и не предавать огласке свое истинное предназначение. Кто я такая, чтобы рушить образ, создаваемый столь тщательно, даже если он никому не нравился?! Ведь самое главное, что я знала правду, верно? И пусть все остается так, как есть. Пока.

— Прости мне мое неумолимое любопытство, Бен, — протянула Моника, забыв о теме нашего разговора.

Проливая содержимое флакончика с грязно-коричневым тягучим зельем на ватный тампон, она внимательно смотрела на бэлморта. Я не могла понять, что испытывала сестра рядом с ним, кроме показного восхищения. Почему показного? Да потому что я впервые видела ведьму, в трезвом уме и ясной памяти испытывающую восторг от знакомства с живым бэлмортом. Возможно, моя подозрительность зовется паранойей, но я не могла избавиться от ощущения, будто все вокруг настроены против Бена, ведь на самом деле так и было. И Моника оказалась первой, кто изъявил желание помочь, и без смущения общалась с ним. Даже я себе этого не позволяла. Рядом с ним я переживала неоднозначные чувства — с одной стороны, поджилки тряслись, а с другой — безумно хотелось прильнуть к его телу, обвить руками и больше никогда не отпускать ни на шаг. И что теперь будет? Не важно. Самое главное, что Бен здесь, рядом, в моем доме, и я, как школьница, радовалась и любовалась мужчиной, в присутствии которого сердце бешено стучало, а в лицо бросалась краска.

Бен нахмурился, глядя на Монику. Его напряжение было почти осязаемо, хотя в глазах читалось равнодушие. Моника кокетливо склонила голову и улыбнулась, заламывая руки.

— Ты совсем ничего не чувствуешь?

— Смотря, что вы подразумеваете под чувствами, — голосом, лишенным эмоций, сказал он.

Моника наморщила носик, накладывая ватный тампон на рану. Зелье зашипело, и Бена передернуло от боли. Но мы встретились взглядами, и он громко сглотнул. Его скулы напряглись, заходили желваки. Я состроила сочувствующую гримасу.

— Не надо обращаться ко мне на «вы». Я не настолько дряхлая ведьма, хоть и не могу похвастаться юностью. Мне еще далеко до почтенного возраста, когда ведьму называют каргой и пугают ею непослушных детей. Но, не скрою, мне было бы лестно…. — она вздохнула и, сложив руки на коленях, снисходительно улыбнулась. И снова этот высокомерно — покровительственный образ! Снова я ощущала себя наивной девчушкой, но Бен, в отличие от меня, оставался непроницаем, глядя на Монику.