Запри все двери

– Не волнуйтесь, я не скажу Лесли, – говорит Ник. – Она обожает эти глупые правила. Но большинству из нас все равно, чем занимаются временные жильцы.

– В таком случае признаюсь: я навещала Грету Манвилл.

– Вот так сюрприз. Грета, мягко говоря, не очень-то общительна. Как вам удалось ее очаровать?

– Никак, – говорю я. – Я ее подкупила.

Ник снова смеется – ему, похоже, нравится наш разговор. И мне тоже. Кажется, мы заигрываем друг с другом. Не уверена. Скорее всего, дело в вине. Обычно мне и в голову не пришло бы флиртовать с соседом.

– Похоже, у вас было к ней важное дело, раз вы прибегли к взятке.

– Я хотела спросить ее про Ингрид Галлагер.

Ник хмурится.

– А, наша беглянка.

– Вы уже в курсе?

– Слухи здесь быстро расходятся.

И тут я понимаю, что Ингрид совершила ошибку, когда начала расспрашивать о Бартоломью Грету Манвилл. Ей следовало спросить кого-то еще. Кого-то более дружелюбного. И симпатичного. Кого-то, кто прожил здесь всю свою жизнь.

– Наверное, вы много знаете о Бартоломью, – говорю я.

Ник пожимает плечами.

– Слышал кое-что.

Я прикусываю нижнюю губу, и сама не верю тому, что собираюсь сказать.

– Не хотите выпить кофе? Или перекусить.

Ник смотрит на меня с удивлением.

– Что вы задумали?

– Выбирайте лучше сами. Вы ведь знаете район.

И я надеюсь, что он немало знает и о Бартоломью.

16

Вместо того, чтобы идти куда-то, Ник приглашает меня в свою квартиру.

– У меня есть пицца и холодное пиво, – говорит он. – Прости, что все так банально.

– Банально – это хорошо, – говорю я.

И бесплатно – у меня нет лишних денег на то, чтобы угощать соседа ужином, расспрашивая его об истории Бартоломью.

Ник дает мне бутылку пива и возвращается на кухню, чтобы подогреть пиццу. Оставшись в одиночестве, я потягиваю пиво и прохаживаюсь по гостиной, разглядывая многочисленные фотографии на стенах. На некоторых снимках запечатлен Ник в щегольских костюмах на фоне разных далеких мест. Версаль. Венеция. Африканская саванна, озаренная светом восходящего солнца. Мне становится любопытно – кто сделал все эти фотографии? Может быть, женщина? Возможно, они путешествовали вместе, и она разбила Нику сердце?

На кофейном столике лежит фотоальбом в кожаном переплете. У моих родителей был похожий, но теперь он утрачен, как и большинство их вещей. Я вспоминаю фотографию в рамке, стоящую на прикроватном столике в квартире 12А. У меня не осталось других семейных фотографий – и меня самой даже нет в кадре. Я завидую Нику, у которого сохранился целый альбом.

Первая фотография в альбоме, судя по коричневому оттенку, самая старая – молодая пара стоит у входа в Бартоломью. Женщина выглядит несколько потрепанной – слишком много солнца и слишком мало косметики. Зато мужчина рядом с ней – настоящий красавчик. И со знакомыми чертами лица.

Я беру альбом и иду на кухню, где Ник достает из духовки подогретую пиццу. Уроборос на стене смотрит на меня своим немигающим, пламенным глазом.

– Это твоя семья? – спрашиваю я.

Ник наклоняется, чтобы рассмотреть фотографию.

– Прадед с прабабкой.

Я разглядываю снимок, обращая внимание на сходства между Ником и его прадедом – одинаковая улыбка, та же самая твердый челюсть – и на различия, например, глаза. У Ника более мягкий, не столь суровый взгляд.

– Они тоже жили в Бартоломью?

– В этой же квартире, – отвечает Ник. – Как я и говорил, она принадлежит моей семье уже много лет.

Я листаю альбом, разглядывая хаотично расположенные фотографии. Калейдоскоп разных форм, размеров и эпох. Цветная фотография малыша, выдувающего мыльные пузыри – по-видимому, Ника, – соседствует с черно-белым снимком пары, жмущейся друг к другу на фоне заснеженного Центрального парка.

– Мои бабушка с дедушкой, – говорит Ник. – Тилли и Николас.

На следующей странице я вижу прекрасную фотографию еще более прекрасной женщины. Она одета в атласное платье. На руках – длинные шелковые перчатки до локтей. У нее иссиня-черные волосы и кожа белая, как алебастр. Острые черты ее лица соединяются в завораживающее неотразимое целое.

Она смотрит прямо в объектив своими странными, но знакомыми глазами. Ее взгляд словно бы устремлен прямо на меня. Я уже видела этот взгляд. Не на фотографии, а в жизни.

– Она так похожа на Грету Манвилл, – говорю я.

– Это ее бабушка, – объясняет Ник. – Ее семья несколько десятилетий дружила с моей. Они жили здесь много лет. Грета, как здесь говорят, потомственный жилец.

– И ты тоже.

– Да, пожалуй. Последний из длинной череды.

– У тебя нет братьев или сестер?

– Нет. А у тебя?

Я гляжу на фотографию бабушки Греты. Она похожа на Джейн. Не столько внешне, сколько своей аурой. У нее беспокойный взгляд. В нем сквозит жажда перемен.

– У меня тоже, – говорю я.

– А родители?

– Они скончались, – тихо отвечаю я. – Шесть лет назад.

– Мне очень жаль, – говорит Ник. – Это тяжело. По себе знаю. В детстве нам кажется, что родители будут жить вечно, а потом вдруг оказывается, что это не так.