Заря Айваза. Путь к осознанности

— Хорошо, — сказал Акерман, — итак, ты ощущаешь себя инвалидом. Можешь оставить либо именно это ощущение, а можешь поменять его на какое-то другое. Решать только тебе. Сядь! Дайте ему микрофон. — Акерман показал пальцем на мужчину, стоящего слева от меня. Волосы мужчины были окрашены в темно-синий чернильный цвет. Пообщавшись с ним во время перерывов, я выяснил, что он был музыкантом. У него был мягкий женский голос, который придавал ему гомосексуальные черты, от чего он и страдал.

— Если мы на вашем семинаре не получили ровным счетом ничего, то не было смысла приходить на него, — сказал он извиняющимся тоном.

— Конечно, разве не об этом я говорил вам в начале? — Волна оглушительного смеха снова накрыла зал. — Но ты все же остался до конца и получил то, что получил. Я выполнил свое обещание. Садись!

Я разгневался на Акермана, но куда большую злость я испытывал к аудитории, к этому стаду легкоуправляемых баранов. Акерман взглянул на меня и более энергичным голосом произнес:

— Это будет моя золотая медаль. Дайте ему микрофон.

Я сжал микрофон в своей потной ладони и уставился на Акермана, не моргая глазами. Я ощущал то же напряжение, что и когда-то в молодости, перед тем как собирался ринуться в бой. Акерман наклонил голову, пытаясь прочитать мое имя на значке.

— Боги, да ты просто трус. Боишься принять очевидное. — В зале прокатилась еще одна волна смеха. Я хотел было сказать ему, что это не так, но меня его фраза так задела, что я решил не оправдываться. Акерман постоянно нападал, так что мне надо было отвечать ему с тем же напором.

— Ах ты, сука такая. Оставил голодать троих своих детей, а теперь хвастаешься тут перед наивными людьми. Оставил детей в нищете, и где твоя ответственность?

То ли вздох облегчения, то ли удивления, я не мог сказать однозначно, донесся из зала.

— Боги, да ты трус. От страха наделал в штанишки.

— Акерман, в полиции твою мать записали как проститутку, а тебя самого лечили от сифилиса. В кармане у меня лежит копия выписки из больницы.

На этот раз по залу ходили лишь удивление и отвращение. Акерман моргнул несколько раз. Он взял небольшую паузу, чтобы подыскать для меня достойный ответ. В некоторых книгах по АСТ я наткнулся на информацию о том, что он оставил свою первую жену и детей, чтобы те нашли свой собственный путь в жизни. Слова о том, что его мать была проституткой, а он сам лечился от сифилиса, были чушью, которая оказалась как нельзя кстати.

Я был удивлен, как быстро он скинул с себя эту роль, однако я знал, что все только начиналось. Я ожидал очередного удара ниже пояса и в то же время напоминал себе, что нельзя расслабляться ни на секунду. Я прибегал к грязным уловкам, которым меня в молодости научили улицы Белграда. Акерман медленно подошел к краю подиума. Настало гробовое молчание, был слышен лишь звук работающего кондиционера, который прежде был не так слышен.

— Боги, ты самый большой трус из тех, кого я встречал в своей жизни. Только трус с таким отвращением защищает себя от правды. Моя мать — благородная женщина, во второй мировой она получился орден Почета.

Потрясенный, он попался на мой крючок. Я не мог упустить этой возможности. Что есть мочи я проорал в микрофон:

— Да всем известно, Акерман, что твоя мать активно помогала союзникам, распространяя сифилис у немецких солдат на западном фронте!

По залу пронесся гогот. Участники начинали получать удовольствие от выступления, которое было похоже на хороший матч по боксу. Я почувствовал приток уверенности в своем теле, но по-прежнему сохранял осторожность.

— Боги, от страха за свою правду ты готов пойти на любые меры. От страха в тебе даже дерьмо застыло!

На этот раз раздался смех. Я пытался отыскать какие-нибудь грязные словечки, чтобы вернуть его на место, но так зациклился на его оскорблении, что моя память стала походить на чистую доску. Я ответил ему:

— Акерман, ты — машина! То, что твоя мать — проститутка, ничего не меняет. Слушайте все, — повернувшись и напрягая голосовые связки, обратился я к аудитории, — машина протестует, машина защищает себя. Машина прокручивает пленку, которая говорит ему, что его мать не трахалась с немцами за деньги. Подумаешь, Акерман, у нас тут двое пациентов с сифилисом, две машины, и обе просветлены. Одна кувыркалась с немцами за деньги, другая зарабатывает деньги здесь.

Я заметил, как на лицах ассистентов вырисовывалось недоверие, они собрались в проходах между рядов, стояли ко мне лицом и выжидали команды Акермана. Кто-то хихикал, кто-то смотрел своими широко открытыми глазами то на меня, то на Акермана. Он подошел к краю подиума и в нравоучительном тоне обратился к залу:

— На таких семинарах всегда встречается проблемный тип людей. Они приходят сюда не для того, чтобы стать лучше и показать другим свою лучшую человеческую натуру. Они приходят сюда для того, чтобы раскидать мины на все то, чего мы хотим достичь. Хорошо, Боги, передавай микрофон следующему.

В знак одобрения раздались небольшие аплодисменты. Ко мне подбежал ассистент и протянул руку, чтобы забрать микрофон.