Заря Айваза. Путь к осознанности

— Что еще за такой дурацкий поступок? — спросил я, и в тот же миг от моей попытки разрешить проблему спокойно не осталось и следа. Я вскочил с кресла и сильно ударил по закрытой двери комнаты… начал осматриваться по сторонам в поисках чего-нибудь, что дало бы выход моей ярости, и, стиснув зубы, ударил кулаком по стеклянному абажуру настольной лампы, свадебному подарку ее матери. Звук разбившегося о пол стекла остановил меня. Тыльная сторона ладони была в крови. Лидия выпучила глаза и ничего не говорила. Она и раньше видела мои вспышки гнева, но эта поразила ее своей интенсивностью.

— Не злись на меня, — начала она, — мои родители могут подумать, что мы деремся. Успокойся, пожалуйста… ты только навредишь себе. Когда ты ведешь себя таким образом, то просто плюешь на всю свою жизнь, на все, ради чего ты жил. Сколько раз ты мне рассказывал про закон кармы — если ты не можешь что-то изменить, то должен это принять. — Она сделала паузу, после которой мягко продолжила: — Это один из уроков в школе жизни — довольно неприятный, однако его нужно пройти. Я не знаю никого, кто бы попадал в похожую ситуацию. Я тоже должна сама кое-что для себя понять, и для меня это тоже нелегко.

Я заснул только на рассвете и проспал не больше пары часов. Ночью я несколько раз принимался ритмично дышать, но это не помогало. Бреясь, я с удивлением взглянул на свое осунувшееся лицо — в отражении был будто какой-то незнакомец. Я вышел на улицу ранним благоухающим утром в полной неуверенности, что найду решение сложившейся проблеме. Было невыносимо оставаться в закрытой квартире, где время просто остановилось. Я прошелся по городу и спустился к подножию Калемегдана. Уселся на старинный кирпичный парапет и уставился в воду. Мимо проплывали речные суда, волочились баржи, где-то вдали кипела какая-то жизнь, так что были слышны голоса людей на лодках. Дальше вниз по Дунаю, за студенческой купальней, едва просматривались песчаные дюны. В школьные годы, ранним маем, я тайком ходил туда купаться. Мы вместе с Зораном Луковичем пропускали школу, оставляли одежду на песке и шли купаться голышом… Теперь та давняя жизнь казалась мне сказкой. Я не ценил того счастья, что получал в те моменты. Какие только мучения я ни испытывал, когда начинал понимать, что счастливые моменты в жизни распознаются, лишь когда они заканчиваются. Казалось, что я оказывался в каком-то другом мире.

Я ощущал сильную пульсацию в солнечном сплетении. Даже тогда, когда я на время забывал о свой проблеме, ко мне снова возвращалась вдруг пронзительная боль. Я не мог сидеть прямо, и мне приходилось наклоняться и морщиться. Время продолжало неумолимо идти, наступил одиннадцатый час. Иногда по дороге с грохотом проносился какой-нибудь грузовик и оставлял за собой тишину, в которой мое одиночество ощущалось еще сильнее. С того места, где я сидел, виднелся Военный Остров с парящими в небе воронами, которые лениво расправляли свои крылья. Передо мной появились образы Ирены и ее мужа, постаревшего адвоката с водянистыми глазами алкоголика. Он годился ей в деды, но она все же вышла за него. Ее любовь продлилась бы до последних десяти центов. Неделю назад у нас с ним состоялся разговор в его офисе, после которого он начал избегать меня. Я просил его вразумить Ирену, предоставив ему неопровержимое доказательство того, что я не являлся отцом того ребенка, по крайней мере, мне так казалось — я привел ему те же доводы, что и Драгане. Он был не человек, а тряпка — старая застиранная тряпка. Кого он может защитить на суде? Гнусавя, он отказался принимать какое-либо участие в нашем споре.

— Знаешь что, я уже встречал это в своей практике. Ты заявляешь об одном, она — о другом. Ирена — моя жена, и я должен быть на ее стороне.

Над моей головой медленно проплывали тучи, и я какое-то время играл в свою любимую детскую игру: искал в них знакомые лица людей и чуждых созданий. В облаках, как в проективных тестах, я должен был разглядеть свою несчастную ситуацию, должны были появиться образы Лидии, Ирены, ее мужа… Но ничего похожего я не увидел. Вместо этого я разглядел великолепный образ великана с белой бородой, который, надув щеки, подгонял во весь дух небольшое парусное судно без команды.

Маленькие барашки играли у него в бороде; также я увидел собаку, очень похожую на мою, что жила у бабушки в Виолин До. Птицы с какими-то непонятными именами подзывали друг друга, около берега проблескивала рыба…