Меня всегда поражало очень грустное выражение лица у М.П. Богаевского, точно предчувствовал он свой трагический конец. Он повел к Каледину, принявшему меня очень ласково. Я доложила атаману подробно обо всем, о чем просил Н. Гучков. Когда я стала говорить об Оловянишникове, Каледин заметил: «Мерзавцы, денег дать не дадут, а только подведут Алексеева».
Я спросила атамана, почему казаки не хотят драться за свой же родной Дон? Он ответил, что слишком велика агитация большевиков, и денег у них много: уже успели разложить казачество. Теперь сами казаки большевиками стали, так чего же им и драться против большевиков!
Богаевский молчал как всегда, закрыв голову руками.
– Вот, слышали, – продолжал Каледин, – карательная экспедиция из матросов собирается в Новочеркасск? Придется с ними разговаривать.
– Зачем же разговаривать? – недоумевала я.
– Ничего не поделаешь, придется разговаривать.
Слушая все это, страшно становилось за судьбу офицеров.
– Хорошо, – заметила я, – если карательная экспедиция потребует выдачи вождей Добровольческой армии, тогда, допустим, вы и ваше правительство не согласитесь с требованием, но если захотят того же сами казаки, тогда что сделаете?
Мне нужно было добиться прямого ответа Каледина. Он задумался:
– Это может произойти только в случае нашего окружения в Новочеркасске. Ежели так – придется либо драться до последнего, либо распустить добровольцев кого куда…
– Но тогда их вырежут всех, вместе или поодиночке, – возразила я.
– Что делать? Выхода нет, – вздохнул Каледин.
Из всего я поняла, что мало доверяли Каледин и Богаевский казакам. После некоторого молчания Каледин начал опять, обращаясь ко мне:
– Вы говорите, нельзя ли не разговаривать с «карательной экспедицией»? Вы разумеете: нельзя ли встретить их как следует, дать пороху понюхать? Я того же мнения. Лучший был бы разговор. Но кто на это решится? На донцов надежды плохи, а ваши офицеры не сорганизованы. Жаль Алексеева. Много еще горя суждено ему и горсточке окружающих его героев. Не верю, чтобы наши толстосумы поняли трагизм положения… Но что же я-то могу! – с отчаянием закончил Каледин.
Уже в тот день я почувствовала близость катастрофы. Простившись с атаманом и М.П. Богаевским, отправилась на Барочную. Начальник контрразведки капитан Алексеев ждал меня на улице у атаманского дворца.
– Знаете, раскрыто покушение на Алексеева и Каледина. Большевики не теряют времени.
На Барочной мы встретили Эрдели и Дорофеева. Я передала разговор мой с Калединым. Генерал Эрдели советовал все пересказать генералу Алексееву. Пришел поручик Гринберг, ехавший в Кисловодск, я передала ему пакет Н.И. Гучкова к брату. Дорофеев показал мне расписки офицеров, получивших по 50 рублей пособия. Полковник Кириенко попросил меня выйти к офицерам, уходившим на позиции под Ростовом. Они толпились в коридоре. Какой-то полковник заявил мне, что все уходят с чувством благодарности, спокойные за участь своих семей. Но многие этой радостной вести не дождались… И, вынув из кармана письмо, найденное на убитом поручике Тимофееве, он прочел:
– «Посвящаю дорогой сестре М.А. Нестерович».
Стихи были написаны карандашом, не окончены.
– Этот голос из гроба не лучшее ли доказательство привязанности к вам офицеров? – добавил полковник.
Все молчали, слушая чтение старого полковника в солдатской шинели, с винтовкой через плечо, идущего в бой простым солдатом. Полковник снял фуражку, просил меня благословить всех офицерских матерей, жен, сестер, детей и поцеловал мне руку. И так подходил ко мне каждый офицер.
Потом они отправились на вокзал грузиться. Мы вернулись в кабинет генерала Эрдели, которого эта сцена взволновала. Я продолжала прерванный доклад.
– Да, дело с карательной экспедицией у генерала Алексеева и у меня – вот где (он показал на шею), если так продолжится, всех нас вырежут. Я вот что думаю: пока не поздно, придется вам, Марья Антоновна, съездить к Дутову.
– Именно что поздно, – отозвался Дорофеев.
– Наведайтесь сейчас к генералу Алексееву, – предложил Эрдели.
Но я попросила его обойтись без меня, так как падала от усталости, да и рассчитывала увидеть генерала Алексеева завтра на похоронах добровольцев. На прощанье генерал передал мне список раненых офицеров, просивших меня позаботиться об их семьях.
– Когда уезжаете, Марья Антоновна? – спросил он.
– Завтра после похорон.
Когда я выходила, меня позвали к телефону. Говорил М.П. Богаевский:
– Марья Антоновна, расскажите кому следует, что в Новочеркасске обретается Керенский, переодетый матросом. Я его не принял и советовал ему поскорей убираться из Новочеркасска.
– Спасибо, передам, – ответила я.