Засада. Двойное дно

Проходит несколько минут, и Смолин успокаивается. Он так и сяк поворачивает убитого, обшаривает его карманы, но ничего не находит. Поразмыслив, тщательно ощупывает подкладку френча, стягивает и медленно исследует сапоги. Ничего.

Только теперь ощущает, что сильно вымок, что его знобит, и тихо отвинчивает крышку фляги. Отпив немного водки, чувствует, как тепло разливается по телу, и старается рассмотреть берег трясины.

До дзота, вероятно, несколько десятков метров. Но тьма и тяжелая болотная испарина так укорачивают зрение, что Смолин не в силах разглядеть его даже приблизительно.

«Идти вперед или нет? Кто в дзоте? Раньше он был пуст. Однако тот, второй, кричал селезнем оттуда. А если там не один немец, а два, три, пять? Тогда — смерть. Не вызвать ли того, что подавал сигналы, сюда, на тропу? Но как? Он просто не пойдет в топь... А может?.. Нет, поздно. До зорьки рукой подать...»

Разведчик стягивает убитого с тропы, сталкивает в глубину и забрасывает толстыми клейкими водорослями.

Убедившись, что теперь здесь нет следов борьбы и смерти, старшина отправляется в обратный путь.

Смолин не позволяет себе размышлять об убитом. В другое время и в других обстоятельствах нельзя было бы избавиться от таких вопросов: кто он — тот человек? Тот, кто лежит теперь под жижей болота, медленно остывая и окрашивая своей кровью грязь. Кто он и кто его семья, что будет до конца своих дней оплакивать эту потерю на грозной, неведомой земле России? Но сейчас Смолин не имеет права на это.

В серой жиже рассвета смутно вырисовывается свой берег. Внезапно за спиной старшины раздается удивленный и встревоженный крик селезня: «Жвяяк!»

Решение приходит мгновенно. Смолин замирает у куста, и к северному берегу топи несется ответный крик утки: «Крря!»

Свои уже недалеко. Смолин трижды кричит филином: «У-ху...» Русские окопы отвечают очередью цветных трассирующих пуль в небо. Значит, сигнал принят.

Старшина спешит по проходу в минном поле, оставляет позади проволочные заграждения и, спотыкаясь, идет к опушке леса.

Рядом вырастают Намоконов и Швед, молча подхватывают командира под руки и ведут к окопам.

Почти в полумраке Смолин добирается до штабного блиндажа. Помощник начальника штаба полка по разведке лейтенант Федор Самбор расспрашивает «охотника» о результатах вылазки, делает пометки на своей рабочей карте, уточняет задачу взвода на следующий день и отпускает старшину к себе.

Днем Смолин учит людей искусству поиска, маскировке, обману врага, рассказывает о его повадках. В пору отступления было не до занятий, и теперь командир разведвзвода старается наверстать упущенное. В арьергардных боях, в кровавой каше внезапных стычек и налетов разведка понесла немалые потери, и нынче во взводе много новичков. А новички — всегда новички, если даже они храбрые люди. Даже если владеют оружием и знают основы тактики. Только дело, только удача и победа в деле могут вдохнуть в новобранцев ту грубоватую уверенность в своих силах, которой отличаются солдаты, прошедшие через огонь.

И надо сделать все возможное и невозможное здесь, в своем тылу, для того, чтобы там, в бою, убить врага, и убить свою неуверенность и свой страх перед врагом.

Смолин совсем недавно стал командиром взвода. Прежний взводный, лейтенант, фамилию которого никто даже не успел запомнить, погиб в разведке засадой, и его не смогли вынести из немецкого тыла.

По штатному расписанию взводный должен быть офицером, и Смолин весьма удивился, прочитав приказ о своем назначении. Впрочем, это были соображения формального порядка. Значительно больше беспокоило старшину то обстоятельство, что он не заслужил повышения. Во всяком случае, так полагал. Он понимал — в разведку берут лучших в полку и в дивизионе, и командовать такими людьми не всякому дано.

Ему сухо заметили, что начальству видней, и что офицеров не хватает, и что приказы положено выполнять.

И тогда он стал работать с той основательностью и терпением, которые были главной чертой его характера,

...Весь день разведка занимается, а вечером, когда можно дать себе отдых, Смолина срочно вызывают в штаб дивизии.

Штадив недалеко, в оставленной жителями деревушке, и старшина быстро добирается туда. Дивизионный разведчик долго и тщательно выясняет у взводного детали ночного поиска, изредка покачивает головой, кажется, утвердительно, а узнав, что старшина споткнулся в самый неподходящий момент, сердито покашливает.

Прощаясь, майор говорит:

— Миссан спустит с меня шкуру, Смолин, а я — с тебя, если в ближайшие сутки в штабе не будет «языка». Так что сердись — не сердись, придется идти. Возьми с собой одного или двух бойцов. Так вернее.

Смолин козыряет и отправляется в полк, вполне понимая и майора, и комдива, ибо на войне — как на войне, о чем говорить!

Как только темнеет, старшина выходит на знакомую опушку и движется вдоль своей передовой. На этот раз рядом с ним быстро и беззвучно идет Швед.