Защита "240"

— У меня? Нет, нет! Цепь оборвана. Да, оборвана и стало легче жить. Уже много лет, ты понимаешь? И только по временам… Совесть?.. По временам где-то в глубине шевелится комочек. Он вдруг сжимается до боли, и тогда становится страшно. — Никитин смотрел прямо перед собой, смотрел на Женю, не видя ее. — Этот с тоской сжимающийся комочек, верно, и зовут совестью. Да, Женя? Скажи, это так?

— Андрей, успокойся! — Женя обеими руками схватила его руку. Все тепло, всю силу своей любви ей хотелось влить в его холодные дрожащие руки. — Андрей, не надо так!

Никитин почувствовал, как на душе становится теплее от ее нежного прикосновения, и почти спокойно спросил:

— Женя, это очень плохо, что я не подал руки?

— Я не понимаю тебя: кому не подал руки?

— Женечка, милая! Ты права! Ты успокоила меня. Действительно, ведь все дело в том, кому я не подал руки. Когда он в отчаянии крикнул: «Дайте руку», — я шагнул к нему, но тут же сообразил — если не подать руки, то цепь оборвется, все будет хорошо, можно будет жить свободно, и… я отдернул руку. Да, отдернул. Женя. Я не дал ему руку, ведь это был… Ты понимаешь. Женя, — зашептал Никитин, наклоняясь к ее уху, — ты понимаешь, это был…

— Андрей Савельевич!

Никитин вздрогнул и обернулся на зов.

— Я разыскиваю вас везде, — продолжал прибежавший сотрудник лаборатории. — Простите, товарищ Белова, Андрея Савельевича срочно требует к себе Викентий Александрович.

— Зорин? Меня? — испуганно переспросил Никитин, растерянно посмотрев в глаза Жени, и почувствовал, как комочек сжался с особенной болью. В голове пронеслось: «это все!». — Женя, — сказал он уже спокойнее, — Женя, прости, я должен идти.

Ответом был только взгляд, полный любви, вселявший надежду.

Осмотр лабораторий филиала подходил к концу. Гости уже порядком устали, однако самое интересное ожидало их впереди. Резниченко с увлечением рассказывал им о работах, которые проводились в филиале, показывал лаборатории, демонстрировал опыты. Теперь они подходили к «святая святых».

«Святая святых» — небольшой зал с аппаратурой Зорина находился в середине цокольного этажа, совершенно изолированный от внешнего мира. Стены этого зала были толщиной около полутора метров и облицованы несколькими слоями различных материалов, надежно защищающих аппаратуру от влияния посторонних излучений.

Здесь царила полутьма. От укрепленных на потолке слабо люминесцирующих трубок лился сине-сиреневый свет, едва освещая блестящие части расположенных в центре зала приборов. Сюда не проникал ни один звук. Тишина здесь была особенной — глубокой и, казалось, ощутимой. Все настраивало посетителей так, что и двигаться и говорить они начинали тихо.

— Уж очень таинственно здесь, — сказала Белова, оглядываясь вокруг и невольно понижая голос. — Таинственно и, пожалуй, жутковато. Вам не страшно? — обратилась она к Титову.

— С вами не страшно, — отшутился Титов, улыбаясь.

— Я сам побаиваюсь, когда вхожу сюда, — поддержал шутливое начало разговора Резниченко. — Ну, а теперь нас тут трое. Ничего не поделаешь, — уже серьезно продолжал он. — Вся эта «таинственность» необходима. Все устроено таким образом, чтобы никакие посторонние влияния не сказывались на проведении опытов. Здесь мы изучаем особенности лучистой энергии, которая выделяется при размножении клеток и в свою очередь вызывает интенсивное деление клеток. В этих явлениях таятся огромные возможности, которые позволят человеку управлять процессами, протекающими в живых клетках. Вы знаете, конечно, долгое время биологам не удавалось как следует разобраться в этих процессах — уж слишком ничтожна интенсивность излучения. Вот здесь и помогло открытие Зорина. Ему удалось создать особо чувствительный прибор.

Резниченко вынул из аппарата небольшую темную трубочку.

— Вот это основная часть прибора — индикатор, как мы его называем. Он работает по тому же принципу, что и счетчик электронов. Вам знакомо, товарищ Титов, устройство счетчика электронов?

— Видите ли, я… — Титов не ожидал этого вопроса. «Плановик из главка» сам изготовлял эти индикаторы, они приходили из его лабораторий сюда, и сейчас он не сразу нашелся, что ответить. Резниченко истолковал его замешательство по-своему.

— Ну, что же здесь зазорного, Иван Алексеевич? Мне Викентий Александрович сказал, что вы — инженер-экономист и, разумеется, в тонкостях физических приборов можете не разбираться. Я, например, ничего не понимаю в дебете-кредите, — рассмеялся Резниченко. — Счетчик электронов — прародитель индикатора. Он устроен таким образом, что может показывать количественные изменения даже очень слабого излучения, а для этого обкладка трубки делается из особого вещества. Оно испускает электроны при поглощении даже очень слабого излучения. В этом, собственно, и заключается главная часть открытия Зорина.

— А что же это за вещество? — спросила Белова.