Валяясь на земле, я видел лишь огромное, совершенно жуткого вида облако густой черной пыли на том месте, где только что стояло здание суда. Когда его стены, ускоряясь, обрушились вниз, весь город содрогнулся от ужасающего грохота, и хотя ничего я в тот момент не слышал, но все равно чувствовал, как сотрясается земля под тоннами раскрошенного кирпича и бетона. Ноздри и горло обожгла вонь горелого металла и гнилого дерева, а густое облако из пыли, камней и дыма поглотило меня целиком. Перед тем как отключиться, вроде услышал, будто сквозь наполнивший уши беспорядочный перезвон, как от миллионов бьющихся осколков стекла, едва пробивается голос Гарри, повторяющий мое имя…
Ничего больше в памяти не отложилось.
Глава 71
Вдруг я ощутил на губах что-то теплое и влажное. Губы пересохли, и поцелуй был сейчас очень кстати.
Я с трудом разлепил один глаз и в считаных дюймах от себя увидел лицо Кристины.
В следующую секунду понял, что лежу на больничной койке.
Она резко отпрянула от меня. Глаза ее покраснели, тушь потекла, оставив на лице грязные дорожки. Непроизвольно прикрыла рот рукой, когда слезы брызнули опять, – пальцы ощутимо дрожали. Опять разразившись рыданиями, принялась колотить меня кулачками по груди и рукам. Я слегка приподнял руки, и она сдалась, отступила от меня, все еще всхлипывая и тряся головой.
Когда Кристина отодвинулась, я увидел у нее спиной крошечную фигурку – кто-то спал в кресле для посетителей моей больничной палаты. В жизни еще не видал такого красивого полуденного света, чем в тот день, когда он яркими отсветами золотил волосы моей спящей дочери. Я смотрел на нее, не отрывая глаз, и даже не понимал, от чего исходил этот волшебный свет – от солнца или от головы моей малышки. На ней были ее любимая курточка, на которой из-под многочисленных больших и маленьких значков едва проглядывала джинса́, футболочка с Брюсом Спрингстином, зеленые штанишки и огромные кроссовки.
У нее был такой умиротворенный вид!
– Сукин ты сын, – негромко произнесла Кристина, чтобы не разбудить дочь. – Ей просто повезло. Ее чуть не убили! Ты поставил ее жизнь под угрозу – ты и эта твоя фирма!
– В жизни не поставил бы ее под угрозу! Она – самое важное, что…
– И все-таки
– Крисси, я люблю тебя и люблю Эми.
– Этого мало, Эдди. Вся эта твоя жизнь, все эти твои клиенты – все это слишком опасно. Я не могу пойти на такой риск. Это будет нечестно по отношению к Эми. – Она молча встала, покачивая головой.
– Да никакие это были не клиенты!
– А мне плевать! Они похитили нашу малышку. Никогда тебе этого не прощу.
Я не нашелся, что ответить.
Кристина посмотрела на нашу дочь, все еще мирно спящую в кресле.
– Она так устала. Мы обе устали, Эдди. Можешь ее разбудить. Она так ждала. Я пока схожу за медсестрой.
Утерла слезы платочком, повернулась и вышла за двери. У меня возникло чувство, что уходит она не просто из моей палаты. К нашему браку она тоже повернулась спиной, навсегда.
– Эми! – позвал я.
Она проснулась, тут же кинулась ко мне. Я обнял ее так, как никогда не обнимал прежде. Плевать на боль в спине и плече – сел в кровати и принялся осматривать ее, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, что нигде нет синяков, порезов, царапин. Но Эми не дала себя долго осматривать. Ее тоненькие ручонки обхватили меня за шею, и она стиснула меня изо всех своих силенок, окутав своим восхитительным ароматом – непередаваемой смесью запахов шампуня, карандашей, джинсы и жевательной резинки.
– Ну вот мы и вместе! Ну вот мы опять вместе! – повторял я.
Потом Эми меня наконец отпустила, присела на краешек койки рядышком со мной, взяла меня за руку.
– Папа, это покажется тебе немножко странным, но я хочу подарить тебе новую ручку, – серьезно сказала она.
Опять заключив ее в объятия, я сказал ей, что ручка – это все ерунда. Что мне не важно, что там была за надпись – что я люблю ее больше всего на свете и ни за что теперь с ней не разлучусь. Никогда.
Сказал, что пусть больше не беспокоится.
Что теперь она всегда будет в безопасности.
В ту ночь обычные сны с Ханной Тубловски, привязанной к кровати Беркли, мне не снились. Впервые с тех пор как я нашел ее, мне удалось заснуть, не видя перед собой ее лица.
Где-то через неделю я почувствовал себя достаточно прилично, чтобы серьезно поговорить с Кеннеди. Агент лежал в соседней палате – досталось ему изрядно, но, несмотря на все опасения, что он вот-вот отправится к праотцам, все-таки понемножку выкарабкивался. С учетом того, что произошло, я и сам еще легко отделался – довольно серьезное сотрясение и четыре треснувших ребра, не считая отдельных ушибов и глубоких порезов. Я рассказал Кеннеди о том, что со мной приключилось, хотя и далеко не всё. Гарри полностью подтвердил мой рассказ – выручил меня, как всегда. Кеннеди долго извинялся и даже взялся меня поддержать, когда его коллеги явились меня допрашивать. Джимми передал им помеченный миллион через своего адвоката – еще два оставил себе, а один приберег для меня.