Застава на Аргуни

«Хоть бы мне куда-нибудь съездить! — думал он, возвращаясь с фланга. — Каждый день одно и то же, одно и то же. Сколько же я наездил за эти годы? — Торопов начал подсчитывать. — Пять лет… Тысяча восемьсот дней… Каждый день в среднем по пятнадцать-двадцать километров. Тридцать с лишним тысяч… Плюс пешком… Ничего себе! Этак уже можно было весь земной шар обойти…»

Настроение лейтенанта совсем упало, когда он вернулся и получил по телефону разнос от Хоменко за задержку отчета по боевой подготовке.

Торопов рвал и метал. Ни с того ни с сего накричал на Борзова, из-за пустяка обидел старшину…

— Вечно у тебя, Кукушкин… — упрекнул он. А что означало это «вечно» — не сказал. — Ты брал бы пример со старшины Лебединого Луга…

Кукушкин нахмурился, промолчал.

Через минуту Торопов опомнился, пожалел о сказанном, но было уже поздно. Старшина обиделся.

«Ну при чем Кукушкин?» — думал лейтенант, ругая себя за невыдержанность. Он хорошо знал цену своему старшине и менять его ни на кого не собирался.

За последние дни в жизни начальника заставы не произошло ничего, что бы могло его огорчить, нарушить покой, взволновать. Дела по службе шли в основном нормально. Сегодняшняя стычка с Хоменко — не причина. Такие разносы от коменданта он получал и раньше. И все же на сердце было гадко.

Торопов набросил на плечи полушубок, зашел в казарму. Из ленинской комнаты доносились голоса бойцов, певших полюбившуюся почему-то стрелкинцам песню:

По пыльной дороге телега несется,В ней по бокам два жандарма сидят.Сбейте оковы,Дайте мне волю:Я научу вас свободу любить.

Лейтенант заглянул в дверь. Несколько пограничников, расположившись кружочком, сидели на полу, у раскрытой печки. Лампу не зажигали. Весело трещали сухие поленья, и отблески пламени неровным светом освещали лица бойцов. Увидев начальника, пограничники оборвали песню.

— Пойте, пойте, товарищи.

Бойцы молчали. Торопов ушел, думая: «И тут помешал! Можно было и не заходить…»

Торопов постоял на крыльце, потом пошел в конюшню. В дверях он запнулся о подвернувшегося Гульку. Отшвырнув сапогом гуся под ноги коням, выругался:

— Развели тут черт-те что! Ни пройти, ни проехать!

Из станка с метлой показался дневаливший Слезкин. Он недоуменно глядел на разбушевавшегося начальника.

— Гуля! Гуля! — позвал Слезкин.

Гусь забился куда-то под кормушку и притих. Торопов подседлал коня, вывел на улицу, вскочил в седло.

Проводив начальника осуждающим взглядом, Слезкин разыскал Гульку, отнес его на сеновал, посадил в гнездо.

…С того дня, как Зойка подарила Нине Сергеевне подбитого гуся, прошло полтора года. Сперва гусь жил вместе с курами у Нины Сергеевны, а потом перебрался на заставу. Поселившись в конюшне, Гулька привык и к лошадям и к людям.

Однажды Гулька исчез. Бойцы всполошились. Обшарив все углы на заставе, пограничники приуныли. Кто-то сказал:

— Нет, братцы, дикаря не приучишь. Ушел, наверно, куда-нибудь на озера.

А вечером Гулька объявился. Оказалось, что он увязался за пешим нарядом, отправившимся на левый фланг. Наряд сходил до стыка и уже возвращался обратно, когда на тропинке, километрах в трех от заставы, повстречал гуся. Поблескивая белым кашне, перехватывавшим длинную шею, Гулька вразвалку шагал по лесу, волоча перебитое крыло. Увидев бойцов, он повернул за ними и в сумерки пришел на заставу. С тех пор такие «самоволки» стали случаться чуть не каждый день. И если кто-нибудь, заметив пропажу гуся, теперь спрашивал, где он — ему отвечали:

— Ушел в наряд на левый фланг…

Устроив Гульку на ночлег, Слезкин пошел в сушилку покурить. Там он застал о чем-то споривших бойцов.

— Вы лучше скажите, какой комар укусил нашего начальника? — спросил Слезкин. — Ворвался в конюшню, ни с того ни с сего так пнул Гульку, что бедняга улетел коням под ноги, вскочил на Пирата и умчался.

— А кто его знает! — проговорил кто-то из бойцов. — Он уже не первый день с ума сходит. Побесится, побесится, да и перестанет…

Торопов выехал за ворота. Морозный ветерок приятно щекотал лицо, шею, бодрил. Не доезжая до колхозной кузницы, лейтенант свернул в проулок, разогнал коня, перемахнул через жерди поскотины, помчался к лесочку на елани.

Попетляв с полчаса по лесу, он повернул обратно. Пират, выбрасывая из ноздрей длинные струи пара, шагом спускался с елани. Вдали замерцали тусклые огоньки. Где-то на краю села послышался скрип ворот.

«Глушь… Один… Самые лучшие годы пропадают…» — думал он.

На улице повстречались двое мужчин.

— Куда это на ночь глядя, Игорь Степанович? — Торопов узнал колхозного бригадира Верхотурова.

— На сон грядущий прогуляться захотелось.

Проехал до реки, у ворот встретил наряд. Поинтересовавшись, как идут дела, повернул коня на заставу. По пути зашел в правление колхоза. Увидев сгорбившегося над столом счетовода Фомушкина, пошутил:

— На пятак всего-то и хозяйства, а просиживаешь допоздна, Фрол Спиридонович. Мало дня?