Застава «Турий Рог»

Особенно доставалось Лещинскому: опустив голову, дыша как загнанная лошадь, он едва тащился; тоненький гибкий паренек с совершенно непроизносимым именем не раз порывался взять его карабин и, встретив отказ, жалостливо шмыгал приплюснутым носом. Парнишку с легкой руки Петухова прозвали Васьком. Он охотно откликался на новое имя, был общителен и обладал редкой способностью в нужный момент быть под рукой. Васек, тот самый боец, что подарил Петухову шапку, очень привязался к пограничнику, подолгу шел рядом с ним, что-то лепетал. Косте паренек тоже пришелся по нраву, на ночевках в фанзе Васек выбирал Петухову местечко у очага, подсовывал ему свою циновку. Костю опека возмущала.

— Я сплю на двух циновках, а ты дрожишь на голом полу? Не пойдет! Чтобы больше этого не было, слышишь, Василий? Русским языком тебе говорю.

Лещинский переводил, китаец тихонько хихикал, смех обезоруживал — сердиться на бойца было невозможно.

— Жук ты, Васек. Хитер, монтер!

Досталось Ваську и от Данченко. На первых порах старшина помалкивал, притворялся, что не замечает той большой нагрузки, которую добровольно взвалили на себя провожатые. Занятые в течение светового дня разведкой, они уходили далеко вперед, держались на флангах в нескольких километрах от русских, первыми заходили в попадавшиеся на пути деревни, челноками сновали взад-вперед, постоянно находясь в движении, а ночью несли боевое дежурство, охраняя сон друзей. На исходе четвертого дня Данченко приказал Говорухину заступить на пост, взяв карабин, пограничник вышел во двор. Васек встрепенулся — он еще не выставил часового, — китайцы доедали свой рис. Уронив палочки в глиняную миску, Васек метнулся к двери, увидев прохаживающегося за плетнем Говорухина, поманил его в фанзу. Пограничник покачал головой:

— Никак невозможно, браток. Не приказано. На посту я. Отстою, сколько положено, придет сменщик, тогда и почаевничаем.

Васек замахал руками, сопроводив усиленную жестикуляцию взволнованной тирадой, убежал в фанзу, сел на корточки возле Лещинского — провожатые уже знали, что этот русский их понимает, — и пожаловался на строптивого Говорухина.

— Петр, этот юноша требует, чтобы вы сняли часового.

Данченко нездоровилось, болела голова, знобило, и он не сразу понял суть дела. Разобравшись, сердито шевельнул лохматой бровью:

— Не сниму. Не для того поставлен на пост.

— Китайский солдат рекомендует нам беречь силы, они еще пригодятся. Пока мы находимся на освобожденной территории, караульную службу и разведку местности китайцы берут на себя, практически они давно это делают. Так велит закон гостеприимства. Госп… простите, солдат ссылается на неписаный закон, который в Китае соблюдается свято. Гости не должны выполнять никакой работы, даже самой пустяковой. Хозяину, нарушившему этот закон, никто не подаст руки, все от него отвернутся с презрением.

— Сурово. Но мы не гости, Станислав Леонидович. Пора внести ясность в наши отношения. Китайские товарищи спасли нас от гибели, многое сделали и делают для нас; мы обязаны по-братски разделить с ними все трудности. Все! Дежурить будем попеременно, Говорухина пусть сменит кто-нибудь из китайцев, а ты, Петухов, сменишь его. И так будет впредь.

Васек слушал Лещинского с убитым видом, пошептавшись с хозяйкой, принес из сеней циновки. Костя насторожился.

— Опять будешь мне свою подсовывать? Не выйдет, Василий.

Они заснули, прижавшись друг к другу.

— Ну вот и все, разлюбезный ты мой Кинстинтин, — нараспев протянул Говорухин. — Кончились золотые денечки. Сегодня выходим из Свободного района к черту в зубы. Горюшка мы не знали, топали потихонечку, теперь опять держи ушки востро — вступаем на каленую сковороду.

— Откуда ты знаешь? — Петухов, сменившись с поста, лежал у тлеющего очага, собираясь вздремнуть.

— Станислав Леонидович сообщил, а ему — Васек.

— Старшина знает?

— В курсе.

— Почему мне ничего не сказал?

— Не схотел перед сном настроение портить.

И снова, как прежде, шли, соблюдая меры предосторожности, редкие селения обходили стороной, выросший на пути городок околесили, потратив целую ночь. Дневали где придется — в оврагах, над берегом замерзшего ручья; спали на земле — равнина почти безлесная, набрать валежник удавалось редко. Прижимались друг к другу, коченели: оттепель сменилась морозом.

Но злее холодов лютовали заполнившие округ оккупанты. Деревни были забиты войсками; на околицах — доты и дзоты, на дорогах несмолкаемый гул — тяжелые грузовики, бронемашины, танки сплошным потоком текут на север.

Сквозь плотную толщу расквартированных в приграничье японских войск удалось просочиться чудом: боясь партизан, японцы ночами отсиживались в хорошо укрепленных опорных пунктах, не рискуя высунуть нос в безлюдную степь. Однажды вражеские посты открыли огонь, путники затерялись в ночи, да разве от пули скроешься?!