Заступница: Адвокат С. В. Каллистратова

Жили голодно. Мама ездила с санками в далекие деревни — менять нашу одежонку на картошку, возила на санках и меня на перевязки в госпиталь (я после тяжелой болезни зимой 41/42 гг. к весне не могла самостоятельно ходить). И при этом никогда не жаловалась на трудности, никогда не повышала на нас с сестрой голоса, всегда дарила нам улыбки и радость общения. Вечерами, перед горящей печкой или просто в темноте читала нам Блоковскую «Незнакомку», «Сукиного сына» Есенина, почти полностью «Четки» Ахматовой. Эти стихи, вместе с незабываемыми интонациями ее голоса, навсегда врезались в мою память. А какие чудные шанежки с картошкой пекла она, когда ее старший брат сумел как-то нам переправить мешочек с мукой. А шитье нам костюмов из Бог знает как уцелевшей «московской» занавески — к новогоднему балу, который так и не состоялся… И сосенка, украшенная какими-то бумажками (елки в округе не росли), стояла под Новый год на тумбочке около топчана. Все это, может быть, самые светлые воспоминания моего детства.

Софья Васильевна с юности была театралкой. В Шадринске весной 1941 г. гастролировал Челябинский областной театр, да так и застрял там на всю войну: его здание в Челябинске занял какой-то из эвакуированных московских театров. Впервые за историю маленького городка, где до войны было около пятнадцати тысяч жителей, два сезона работал настоящий театр, с двумя заслуженными артистами. Премьеры в городке были еженедельными, так что играли «под суфлера», но с полной самоотдачей. Репертуар был в основном классический: ставили Островского, Чехова, Горького, даже Шекспира — зал всегда был полон. И вот с весны 1942 г. и до отъезда почти каждое воскресенье мама водила нас в театр.

В феврале 1943 г. Софья Васильевна получила наконец от сестры вызов в Москву. Бабушку к тому времени забрал в Свердловск младший брат Софьи Васильевны. Ехали в товарном вагоне, забитом людьми, где можно было только сидеть впритирку, на узких досках, положенных поперек вагона. Риммочка упала в обморок. Соня испугалась, что она нас не довезет, договорилась с проводником «международного» вагона, и за весь взятый нами провиант (помню, было три буханки хлеба, банка топленого масла, еще что-то) он пустил нас в закрытый на ключ тамбур, на полу которого, без еды, мы все-таки добрались до Москвы. Поселились сначала в Царицыно — у отца Риммочки. Оттуда слушали залпы первого салюта — в ознаменование освобождения Орла и Белгорода — и ужасно испугались, увидев зарево над Москвой, — подумали, что снова бомбежка.

Адвокатура

В июле 1943 г. сбылась мечта Софьи Васильевны — она стала адвокатом. Ее приняли в Московскую областную коллегию, работала она в Кунцевской юридической консультации, много ездила по всей области. Работу свою она всегда очень любила. В 80-х гг. ее племянница Римма, юрист-теоретик, как-то обсуждая плачевное состояние законности в стране (беседа касалась «Факультета ненужных вещей» Ю. Домбровского), спросила ее: «Почему ты не отговорила меня в 1947 г. от поступления в юридический институт?» Софья Васильевна ответила: «Я считала, что юристом быть хорошо, все-таки можно помочь многим людям».

Одним из наставников Софьи Васильевны в первые годы ее адвокатуры был Владимир Николаевич Кобро — старый русский интеллигент, гуманист, широко образованный человек, имевший большую юридическую библиотеку. Думаю, что В. Н. Кобро оказал большое влияние на ее правовое мировоззрение, — ведь в университете ее учили совсем другому, «по Вышинскому». В нашем доме остался подарок В. Н. Кобро Софье Васильевне — в массивном переплете, с прекрасными иллюстрациями книга А. Ф. Кони «Отцы и дети судебной реформы», выпущенная издательством Сытина в 1914 г. к пятидесятилетию обнародования судебных уставов. Том этот всегда стоял на видном месте в комнате Софьи Васильевны, она делала из него выписки, часто просматривала для подкрепления своих мыслей о месте адвокатуры в обществе и задачах защиты. Без преувеличения могу сказать, что знаменитые юристы прошлого — А. Ф. Кони, Ф. Н. Плевако, В. Д. Спасович, А. М. Бобрищев-Пушкин — были образцами для Софьи Васильевны. Они восхищали ее не только своими талантами, эрудицией, логикой, ораторским искусством, — ей была близка их гражданская позиция, высокие нравственные идеалы. Ей был близок их призыв «к справедливости, слагающейся из примирения начал общежительности и свободного самоопределения воли», «к отказу от тех карательных мер, которые бесчеловечны» (А. Ф. Кони).