– Негативы наверняка затерялись. Бриг очень много фотографировал, и когда мы перебрались в Лондон, мама выкинула кучу негативов. Этот снимок я достала для бедной Клэри – она так несчастлива!
– Совсем никаких новостей?
– Нет. Если честно, я потеряла всякую надежду, и мама тоже.
– А Клэри?
– Похоже, нет. Она нечасто упоминает об отце, но никогда не говорит о нем, как… как о… – Рейчел умолкла, затем продолжила дрожащим голосом: – Наверное, многие через это проходят! Сколько горя и страданий, сколько угасающих надежд! Иногда мне кажется, что мы сходим с ума! Зачем все это?
– Чтобы предотвратить гораздо большее зло?
– Ох, Сид, в это трудно поверить! Неужели все станет еще хуже?
– Да, я понимаю, мне проще…
– Почему?
– Мне нечего терять, – веско произнесла Сид, – ведь ты не уйдешь на войну.
Но Рейчел то ли не поняла, то ли не захотела понять, и Сид оставила эту тему.
Они поехали на Оксфорд-стрит в грязном старом «моррисе», принадлежавшем Сид, и посмотрели фильм, а затем поужинали томатным супом и отварной треской в маленьком ресторанчике на Эбби-роуд. Сид рассказывала о станции скорой помощи (теперь она работала там водителем). Рейчел, превосходная слушательница, обожала ее рассказы о тамошних кадрах: «…бывшая педикюрша – хотя сейчас все «бывшие», кроме нашего таксиста с плоскостопием. Жаль, что ему не удается воспользоваться знанием города, поскольку мы работаем в пределах одного района. Потом учительница гимнастики: вечно пугает сестер – обожает ездить на красный, да еще по встречной…»
– Откуда ты знаешь, что у него плоскостопие?
– А он сам всем рассказывает. Хотел вступить в армию, да не взяли, вот он и жалуется теперь. Еще у нас есть пацифист, любит напиваться (бог знает, с чего) и рассказывать нам, что он сделает с «разжигателями войны», включая, видимо, нас. Все это происходит во время нескончаемых вечеров, когда мы пьем чай – кроме него, разумеется.
– Звучит забавно. – В голосе Рейчел послышались задумчивые нотки: водить она не умела, да и настоящей работы у нее никогда не было…
– Бо́льшую часть времени ужасно скучно – ничего не происходит. Конечно, бывают иногда инфаркты, инсульты или приступ аппендицита, но с этим справляются штатные сотрудники. Мы что-то вроде дополнительных, на всякий случай – и пока таких случаев не было.
– И слава богу!
– Не говори. Поедем домой? Уж кофе-то я сварю получше, чем здесь подают.
Вставляя ключ в замок, она представила себе, что все так и должно быть: они с Рейчел вместе возвращаются домой. Закрыв дверь, она пошарила в поисках выключателя, затем передумала и обняла Рейчел в темноте. Они поцеловались.
– Чудесный вечер!
– И кино замечательное! Интересно, почему смешные и одновременно трогательные фильмы всегда французские?
– А мне с тобой все нравится.
Сид бережно отложила в памяти эту фразу, как драгоценный бриллиант в шкатулку.
Она сварила кофе, и женщины устроились на потрепанных стульях возле древнего газового камина. Сид вспомнила, что у нее где-то осталось немного черри-бренди – его подарили Иви, но ей он как-то не пошел.
– Так что мы можем преспокойно выпить без угрызений совести.
Об Иви успели поговорить до того: она работала на пианиста с мировой известностью и была вполне довольна своим положением. Слава богу, что не приходится волноваться за нее. Прикончив бутылку (там оказалось больше, чем предполагала Сид), они завели любимый разговор о том, что станут делать после войны. Хорошо бы поехать в путешествие, но куда? Сид высказывалась в пользу Италии, Рейчел склонялась к Шотландии, в которой никогда не была.
Спать легли уже за полночь.
Устроив Рейчел в комнате Иви (лучшая из двух спален) и оставив ее распаковывать вещи, Сид спустилась вниз, чтобы набрать ей грелку. В какой-то момент между ними возникло легкое напряжение. Она хорошо понимала его природу: ей не раз приходилось ночевать в Хоум-Плейс, иногда даже в комнате Рейчел (в раздельных кроватях), если в доме было полно гостей, и они завели привычку перед сном лежать рядом, в обнимку. В такие сладкие и вместе с тем мучительные минуты трудно было избавиться от видений интимной близости… Сегодня они впервые остались наедине друг с другом. Казалось бы, это облегчало ситуацию – исчезла необходимость беспокоиться о присутствии посторонних, – однако на деле лишь подчеркивало разницу в отношениях. По мнению Сид, Рейчел была неискренна: если в иных обстоятельствах она вечно беспокоилась, что скажут другие, какое оправдание она придумает на этот раз? Впрочем, Сид и сама прекрасно понимала, в чем дело: Рейчел ясно дала понять (непреднамеренно, разумеется), что любая интимная близость ей отвратительна. Это не она, а я веду себя лицемерно, думала Сид: сколько раз я говорила себе, что победила эти чувства, что они бесполезны – хуже того, могут оттолкнуть Рейчел, и тогда я потеряю ее навсегда! И вот сегодня, когда впервые представилась идеальная возможность, она поняла, что все осталось по-прежнему. В отсутствие Рейчел она тосковала по ее обществу, рядом с ней – по ее нежному телу.