– Ну, всякое такое, чего нам не говорят. – Она передразнила: – «Потому что мы еще слишком малы». Мой отец пропал без вести – я уже достаточно взрослая для понимания этого факта – а значит, и для всего остального.
По щекам у нее катились слезы, но она их не замечала.
– Зоуи думает, что он погиб, – сдалась окончательно. Знаешь, как я поняла? Она совсем перестала следить за собой. А все остальные перестали о нем разговаривать. Когда о чем-то переживаешь, казалось бы, об этом хочется говорить – только не в нашей семейке страусов.
– Можешь поговорить о нем со мной, – предложила Полли, хотя в глубине души она этого боялась. Клэри нарисовала карту северного побережья Франции, начиная с Сент-Валери, где ее отец в последний раз сошел на берег, и продолжая на запад через Нормандию и Бретань до Бискайского залива. Прикрепив рисунок к старому пробковому коврику, она каждый день отмечала на нем воображаемые передвижения отца и увлеченно пересказывала их по ночам в виде бесконечного сериала. Ее знания о Франции ограничивались «Алым первоцветом», «Повестью о двух городах» и историческим романом Конан Дойля «Гугеноты». Немцы превратились в республиканцев, а французы – в подпольную сеть, помогающую аристократу воссоединиться со своей семьей в Англии. Эти храбрые и верные люди передавали его с рук на руки вдоль побережья. По пути ему приходилось выбираться из разных трудных ситуаций, и в конце концов он застревал на пару недель в какой-нибудь деревне. Это случалось все чаще и чаще, и Полли догадалась, что Клэри не хочет «довести» его до западного побережья – ведь тогда ему нужно будет отправляться домой. Поскольку он в молодости, еще до первого брака, обучался во Франции, у него отличный французский, и он легко сойдет за местного, считала Клэри. Он планировал достать рыбацкую лодку и доплыть до Нормандских островов, однако немцы добрались туда раньше его. Как-то раз он чуть не сгорел в сарае, где его укрывали. Потом два дня ехал на стареньком велосипеде, увешанном связками лука (она видела такое в Лондоне). Его целый день прятали в телеге под мешками рыбных удобрений («Они же все рыбаки и фермеры, значит, используют рыбные кости, головы и все такое), и он ужасно вонял; хозяева забрали всю его одежду постирать, и ему пришлось ужинать, завернувшись в одеяло. От военной формы он, разумеется, давно избавился: обменял свои золотые часы на полный комплект французской одежды. Иногда кормился чем Бог пошлет: ел яблоки в садах (Полли удержалась от комментария, что они еще не созрели) и даже крал яйца у кур. «И коров доил!» – с энтузиазмом поддержала ее Полли, но Клэри возразила, что он не любит молоко. Добрые люди часто давали ему глотнуть бренди из фляжек, которые всегда носили с собой, и угощали «Голуазом» – к счастью, его любимые сигареты. Однажды ночью он простудился, переплывая Сену в широком месте, но старая добрая женщина – пастушка – подобрала его и вылечила. Она так приструнила немцев, что они боятся сунуться к ней на ферму.
Две-три ночи в неделю Полли выслушивала приключенческую сагу, исход которой не имел значения, судя по настрою рассказчицы. И хотя она частенько увлекалась сюжетной линией, в ее фантазии все-таки не верила. В глубине души она считала так же, как и вся семья, что дядя Руперт погиб. Ведь если его взяли в плен (эту версию поддерживала лишь бабушка), тогда почему же им не сообщили?
Даже когда по радио передали, что немцы торпедировали французский корабль в Ла-Манше и жертв, по всей вероятности, насчитывается четыреста человек, новости не произвели на Клэри должного впечатления (хотя Полли одновременно опасалась реакции и надеялась на какой-то сдвиг в ее сознании).
– Это всего лишь доказывает, что там есть французские корабли. Однажды папа сможет сесть на один из них. Вполне логично, – добавила она, начисто игнорируя возможность того, что ее отец мог оказаться на том самом корабле.