Затмевая могущественных

— Да что они видеть могли! — вспылил Торлоу. — Они на меня сзади накинулись и тут же руки вязать стали.

— Вот именно, — подтвердил я. — Держись этой линии поведения — не пропадешь.

Я дважды стукнул в дверь камеры. Часовой с той стороны открыл ее. Второй часовой тут же нацелил винтовку на сидящего за столом Торлоу. Нрав и силу здоровяка тут, видимо, знали все — и никто не хотел рисковать лишний раз. Однако Питер вел себя вполне благопристойно. Руки сложил на столе, так чтобы всякий мог убедиться — ничего такого он не замышляет. И кандалы его в полном порядке.

А ведь он не так туп, как мне показалось в первый момент. К этому человеку стоит присмотреться повнимательней.

Офицер, разбиравший дело о нападении на меня, был явно озадачен моими показаниями. Он даже попросил их изложить в письменном виде. Я хоть и не слишком хорошо писал по-английски, но все же сделал это и пришел к нему с листом бумаги. Чтобы строчки на нем были ровными, а буквы красивыми, мне пришлось извести полдесятка таких вот листов. И обошлось это мне недешево. Но не мог же я явиться с какими-то каракулями, будто нерадивый гимназист.

Офицер в чине лейтенанта быстро проглядел мои показания. Поднял на меня глаза.

В кабинете, где он принимал меня, было, конечно же, безумно жарко. Солнце светило прямо в окна. Оно слепило мне глаза — все время хотелось прикрыть их рукой, а лейтенант казался черно-красным призраком. Самому лейтенанту, наверное, жутко пекло спину. Но он сидел ровно и не выказывал никаких признаков неудобства.

— Значит, вы настаиваете на том, что вас бил вовсе не сержант Торлоу, а некие неизвестные люди, напавшие на вас большим числом.

— Именно так, — ответил я. — Сколько их было, затрудняюсь сказать. Они слишком быстро повалили меня на землю и стали бить ногами. Если бы не вмешательство сержанта Торлоу, вряд ли я отделался так легко.

На самом деле легко, учитывая чудовищную силу Питера. Все ребра у меня целы, руки и ноги — тоже. Внутренности, что удивительно, не пострадали. Хотя в первые часы после того, как я проснулся, мне казалось, будто в животе все превратилось в кашу. На лице только красовался хороший такой синяк, да нос пришлось вправить. Но это мелочи в сравнении с тем, что могло бы быть со мной, не подоспей вовремя патруль. В пьяном безобразии Торлоу мог и вовсе забить меня до смерти.

— Очень странно, — помахал бумагой лейтенант. — Но, с другой стороны, патруль прибыл на место и сразу же кинулся вязать Торлоу. А вы и он в один голос утверждаете, что бандитов к тому времени и след простыл. И с какой стати Торлоу нападать на офицера. — Казалось, что капитан сейчас говорит с самим собой, позабыв, что в кабинете, кроме него, еще кто-то есть. — Он ведь даже пьяный должен понимать, что это верный путь на виселицу.

— А что теперь с ним будет? — поинтересовался я, прерывая рассуждения капитана. Слушать их у меня не было никакого желания.

— Плети, — с каким-то мстительным удовольствием произнес капитан. — Вдоволь плетей. Надеюсь, это лекарство пойдет ему на пользу.

— Я могу быть свободен?

— Да-да, — кивнул снова ушедший в свои мысли капитан. Наверное, подсчитывал, сколько бы плетей начислить Торлоу.

Майор Лоуренс ждал меня прямо в моей маленькой комнатке. Ее выделили мне сразу, как я только приехал. Ока была настолько невелика размером, что заставляла вспомнить карцер, в котором мне, признаюсь, приходилось сиживать в юнкерские времена. Единственным отличием от того карцера было большое окно с тяжелой занавеской. Днем она была всегда опущена, а ближе к вечеру, когда заходило солнце, я поднимал ее, впуская в комнату прохладу.

Вот на подоконнике этого окна, с поднятой шторой, и сидел Лоуренс. Солнце по странному совпадению светило ему в спину, превращая в такого же красно-черного призрака, каким казался мне капитан, разбиравший дело Торлоу. Только из-за заката фигура Лоуренса была какой-то прямо-таки демонической.

— Браво, Евсеичев, — сказал он, не утруждая себя приветствием. — Я просто восхищен вами. Вы сумели сделать из врага — друга. И армия Её величества не потеряла столь ценного для нее сержанта.

— Что вам от меня надо, Лоуренс? — У меня снова заболели ребра, да и внутри покалывало, хотя врач и сказал, что все в порядке. Но я как-то не слишком верил гарнизонному костоправу. По традиции всех армейских врачей он уже с утра был слегка подшофе. В общем, настроение у меня к вечеру было совсем ни к черту. Очень хотелось достать маузер из кобуры и попросту пристрелить майора. — Зачем вы натравили на меня этого громилу?

— Чудеснейший человек, верно? — как будто и не услышал моего вопроса Лоуренс. — А вы знаете, Евсеичев, что он хранит среди своих личных вещей цилиндр и монокль. Да еще плюс к этому какой-то совершенно несусветный кафтан. И никто не знает — для чего ему все это барахло. Это я к тому, что умом тронуться на здешней жаре может всякий. А уж человек со столь странными пристрастиями, да еще и склонный с утра до вечера накачиваться аракой, — и подавно.