Однако был среди посетителей колдаевского вернисажа один необычный человек. Фамилия его была Люппо, а звали Борисом Филипповичем. Колдаев обычно покупал у него старинные иконы, причем без всякого риска нарваться на подделку и по достаточно разумной цене. Скульптор высоко ценил его вкус и, хотя Борис Филиппович не принадлежал к Ордену, показывал ему обычно все новые работы, прежде чем представить их на общее обозрение. Соблазнительные формы женского тела никогда не подавляли у Люппо острого эстетического чувства. Его суждения были точны и оценки верны, как у евнуха, принимающего в гарем новую девушку. Во многом благодаря Борису Филипповичу колдаевская коллекция имела такую высокую репутацию среди ревнителей женской красоты. На сей раз, приценившись к иконе семнадцатого века, Колдаев стал угощать своего эксперта новым поступлением. - Откуда это у вас? - спросил Люппо, бросив быстрый взгляд на фотографию, и у него непроизвольно задергалось левое веко. - Что, хороша? - Колдаев довольно засмеялся: поразить взыскательного Бориса Филипповича своими творениями ему еще не удавалось ни разу.- Вы посмотрите, какое потрясающее и искреннее выражение стыда в глазах и какое нежное тело! Сколько я ни просил других девушек изображать смущение, у них не получалось. Все равно чувствовалась фальшь. А здесь все настоящее. Представьте себе воровка с Московского вокзала, а глаза - как у святой! - Она действительно святая,- сказал Люппо очень серьезно. - Вы ее знаете? - удивился скульптор. - Она хотела, чтобы вы ее фотографировали? - Кажется, на сей счет у нее имелись предрассудки. - Фотографирование обнаженной женщины против ее воли похоже на изнасилование. Но то, что сделали вы, называется святотатством. - Борис Филиппыч, вы меня не пугайте. Святые воровством не занимаются. - Откуда вам знать, чем занимаются святые? Голодному воровать не грех. Грех на этом наживаться. - Может быть, вы и правы,- примиряюще сказал ваятель.- Но пусть мою коллекцию грешниц украсит хоть одна праведница. - Вот что, продайте мне эти фотографии и негативы,- даже не улыбнулся Люппо.