Завещаю вам жизнь

— Ну, знаете ли!.. Иногда с ней появлялся Лейти, иногда тот же Лауен, иногда кто-нибудь из наших колонистов... А! Я видел ее как-то с прежним фюрером варшавских немцев, с Вергамом. Вас это очень интересует?

— Пожалуй, нет.» А с иностранными журналистами она была знакома?

Там все были знакомы, господин следователь.

Значит, с советскими журналистами Штраух тоже встречалась? Там, в клубе?

Штейн пожал плечами.

— С советскими? — переспросил он. — Не замечал... Если вас беспокоит эта сторона, то вряд ли... Вот с Мак Ляреном я ее однажды видел.

— С Мак Ляреном?

— Дуайен клуба, — пояснил Штейн. — Агентство Рейтер. Поговаривали, что он связан с Интеллидженс сервис... Позвольте, когда же я их видел? Кажется, зимой тридцать седьмого, под Рождество. Штраух пришла с каким-то швейцарским промышленником, а Мак Лярен попросил разрешения присоединиться. Я сидел неподалеку, но о чем там говорили — не знаю. Вряд ли о серьезном. Мак Лярен много выпил и все время пытался рассказывать анекдоты. Кончилось тем, что Штраух и ее кавалер ушли.

— Н-да... — сказал Хабекер. — Это, конечно, любопытно. Скажите, господин Штейн, а какое впечатление производила Штраух лично на вас?

Штейн снова пожал плечами.

— Штраух была мне скорее симпатична, чем наоборот. Кроме того, я изучал ее статьи. Полезные статьи, господин криминаль-комиссар. Эта женщина обладала кроме красоты еще и тонким умом.

Лист глянцевой бумаги, лежавшей перед Хабекером, оставался чистым. Следователь подергал себя за указательный палец.

— Господин советник, — сказал он. Я вынужден сказать вам несколько больше, чем следует. Дело в том, что я веду чрезвычайно важное расследование. И меня очень интересуют варшавские связи Инги Штраух. Очень. господин советник! Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, Не была ли Штраух особенно близка с кем либо из сотрудников посольства, не слышали ли вы чего-нибудь о ее близких связях с иностранцами? Это очень важно, господин советник!

Штейн положил руки на подлокотник кресла, помолчал.

— Если я вас верно понял, Инга Штраух в чем-то замешана? — спросил он после паузы. — Можете не отвечать, господин криминаль-комиссар. Но, право, не знаю, что говорить!.. Штраух никогда ни у кого сомнений не вызывала. А круг ее знакомств?.. У журналистов он весьма да весьма широк!

— Меня интересуют связи Штраух с посольством» -настойчиво повторил Хабекер. — И с иностранными журналистами. Главным образом с советскими.

— Связи с посольством... Нет, хороших знакомых у нее в посольстве, насколько мне известно, никогда не было. А с советскими журналистами я ее не видел. Да они и не стали бы встречаться с ней! Национал-социалистские взгляды Штраух не секрет.

Хабекер вздохнул.

— Видите ли, господин Штейн, — сказал он. — Не хочу, чтобы это выглядело подсказкой, но-. Вы, конечно, хорошо знали графа фон Топпенау?

— Эриха фон Топпенау? Еще бы!

— В то время фон Топпенау был третьим секретарей посольства?

— Формально — да.

— Почему — формально?

— Видите ли, господин криминаль-комиссар» Эрих фон Топпенау — личный друг посла Мольтке. Работал вместе в Константинополе. Фон Мольтке и вызвал Эриха в Варшаву. Ну и фон Топпенау, занимая должность третьего секретаря, фактически играл роль куда более важную. Он не только ведал протоколом, он являлся доверенным лицом посла.

Хабекер оживился:

Вот как? Однако, по моим сведениям, между послом Мольтке и графом фон Топпенау пробежала кошка?

— А! — сказал Штейн. — Нужно знать Эриха. Он ведь мечтал быстро получать чины, а Мольтке его придерживал. Не спешил представлять. Вот Эрих однажды и нажаловался министру.

— Фон Риббентропу? — спросил Хабекер.

— Да, — сказал Штейн. Они близко знакомы. В тридцать восьмом фон Топпенау ездил на партейтаг в Нюрнберг, встретил Риббентропа и воспользовался случаем. Мольтке пришлось объяснять в Берлине, почему он тормозит продвижение графа.

— И что же?

— Да ничего. Топпенау дали звание советника. Намечался его перевод не то во Францию, не то в Бельгию, но потом события повернулись так, что перевод отложили, а в тридцать девятом перевод вообще стал бессмысленным.

— Ага! — кивнул Хабекер. — Скажите, а этот случай не повлиял на взаимоотношения посла и фон Топпенау?

— Почти не повлиял. Видимо, Мольтке не хотел портить отношения.

Хабекер вертел в пальцах карандаш.

— Скажите, что он за человек, граф фон Топпенау? — спросил Хабекер. — Вы знали его в течение трех лет. Наверняка у вас есть собственное мнение.

Штейн помолчал. Видимо, рассчитывал, не навредит ли себе, высказав больше, чем необходимо. Снял руки с подлокотников, вздохнул.

— Видите ли, — сказал он, — граф принадлежит к нашей лучшей аристократии. В прошлую войну служил в Кавалерии, воевал... Русских ненавидит с фронта, а слова «коммунизм» вообще слышать не может.. В партию вступил раньше многих других дипломатов. Еще в тридцать третьем.Но..

— Но?! — подхватил Хабекер. — Не стесняйтесь, господин советник. Все вами сказанное останется здесь.

— Я не стесняюсь, — недовольно возразил Штейн. — Я подбираю точное выражение... Граф несколько легко смотрит на жизнь.