Завидная наша судьба

— Часовым у ворот был курсант Апохин. Но он исчез!.. Обыскали двор, конюшни, казармы... Как в воду канул...

— Я так и знал, — улыбнулся Сметанников. — Ведь он у меня был коноводом и в начале прошлого года удрал в банду Махно, прихватив мой экипаж и двух верховых лошадей.

Все почувствовали себя крайне неловко. Комиссар промолвил:

— Да, лучше нам надо изучать людей.

Приезд Сметанникова доставил много хлопот, но и принес пользу. Улучшилась дисциплина. Опытный конник заметил отдельные изъяны в нашем обучении и указал, как исправить их.

Щеголь Пац-Помарнацкий как-то на учениях пустил в дело свой стек — ударил по спине зазевавшегося курсанта. «За физическое оскорбление» подчиненного бывший корнет попал под суд. 

Многие из нас думали, что за Пац-Помарнацкого вступится начальник курсов. Но Евгений Сергеевич Шейдеман не сделал этого: будучи потомственным военным и замечательным педагогом, он осуждал подобные методы воспитания подчиненных.

Нашим командиром стал Николай Сергеевич Осликовский — умница, превосходный конник и чудесный товарищ. Его уважали все курсанты. В годы Великой Отечественной войны Н. С. Осликовский командовал кавалерийским корпусом, а ныне, будучи в отставке, успешно консультирует кинофильмы.

Осенью 1923 года был произведен очередной выпуск краскомов. Вскоре после этого курсы были реорганизованы. Мы получили направления в другие учебные заведения. Я в числе небольшой группы попал в Елисаветград в 5-ю кавалерийскую школу. Мой товарищ Петр Кириллович Кошевой (ныне генерал армии) вернулся к своим червонным казакам. Андрей Антонович Гречко (ныне Маршал Советского Союза, Министр обороны СССР) уехал в Таганрогскую кавалерийскую школу. Так мы, «крымчане», разбрелись по стране, по многим учебным заведениям, чтобы добиться своей цели и стать красными командирами.

* * *

В темную ноябрьскую ночь мы высадились на станции Елисаветград. Снега не видно, но мороз, градусов восемнадцать — двадцать, да еще при ветре, дает себя чувствовать. Наши трофейные английские табачного цвета шинели с синими «разговорами» не выдерживают холода. Невольно вспомнили мы теплую крымскую осень и пожалели, что расстались с Крымом.

Школа размещалась недалеко от вокзала в бывшем юнкерском училище. Жилые помещения и учебные классы теснились в одном здании. Остальные корпуса, в том числе и манеж для верховой езды, пострадали в годы гражданской войны, от них остались только каменные коробки без крыш.

Я попал во 2-й взвод 1-го эскадрона, которым командовал Глушенков, бывший вахмистр царской армии. В 5-й кавалерийской школе, только что преобразованной из кавалерийских курсов 1-й Конной армии, чувствовался твердый порядок, крепкая дисциплина. 

Командиры отделений, помощники командиров взводов и старшины — все из курсантов выпускного класса — были исключительно требовательны. Еще большей строгостью отличались командиры эскадронов и командиры взводов, которые в основном вышли из унтер-офицерской или офицерской среды старой армии. За малейшую провинность — небрежность в одежде, заправке коек, содержании оружия и конского снаряжения — курсантам крепко доставалось. Основными видами наказания являлись наряды в караул вне очереди, аресты и самое страшное для нас — отмена увольнения в город.

Увольнение в город разрешалось только в предпраздничные и праздничные дни. У многих курсантов в городе были знакомые. Да и просто погулять по улицам нам доставляло удовольствие. Горожане очень хорошо относились к «красным юнкерам», как они нас величали, а мы старались блеснуть примерной выправкой и поведением.

У нас теперь красивая форма: фуражка-бескозырка с белым верхом и темно-зеленым околышем, гимнастерка с светло-синими полосками — «разговорами» на груди, белый поясной ремень, синие брюки — «уланки» с серебряными лампасами и в довершение щегольские уланские сапоги.

Собираясь в город, мы начищали все до блеска.

Увольнялись, как правило, все, за исключением дежурного взвода, который всегда находился в боевой готовности. Поэтому лишенный увольнения изнывал от скуки — в казарме ни души, радио тогда еще не было, телевизоров тем более. Изредка случалось — не выдержит парень и удерет потихоньку. Наутро провинившегося вызывает к себе помощник командира эскадрона Карпов, невысокий, подтянутый человек, с рыжеватыми, лихо подкрученными кверху усами, а с голосом тонким, почти писклявым. Из бывших унтер-офицеров, он знал службу прекрасно. Карпов не любил вранья и очень болезненно реагировал на него.

— Ну, явился? — спрашивает он у гуляки.

— Так точно!

— Зачем же ты самовольно убегаешь? — продолжает допрашивать Карпов. — Ведь это же нарушение дисциплины. Ну, скажем, приспичило тебе, так приди  ко мне хоть днем, хоть ночью, если надо, на квартиру, постучись и скажи: «Карпуша! — Я ведь знаю, что вы между собой так меня зовете. — Отпусти меня на пару часов...» Я и отпущу. А зачем же в самоволку ходить? А?.. Ну, как думаешь?

^Карпов