Завидная наша судьба

Стоял страшный холод. Чтобы не окоченеть, я частенько выходил из машины и согревался ходьбой, кстати, и скорость движения потока машин редко превышала скорость пешехода.

К вечеру добрались до штаба корпуса. Он обосновался в только что освобожденной деревне. На подступах к ней, как и на всем пути от Истры, громоздятся подбитые вражеские танки и орудия, штабеля снарядов. В снегу валяются трупы гитлеровцев. Это было начало справедливого возмездия за все, что натворили фашисты на нашей земле.

К дому, в котором находились И. А. Плиев и комиссар корпуса Федор Туликов, я подъехал уже на розвальнях.

^{И. А. Плиев} 

— Очень рад вашему прибытию, Андрей Трофимович, — сказал Исса Александрович. — Мне уже из отдела кадров фронта звонили о вас. А вот комиссар, — он кивнул в сторону Туликова, — дал полную информацию о лихом комвзводе 34-го Ростовского кавполка. 

— Так я ведь уже не комвзвода и, может быть, теперь не совсем лихой, — ответил я шуткой.

Комкор крепко пожал мне руку. А с комиссаром мы обнялись и поцеловались. С Федей Туликовым мы не один год вместе служили в Рогачеве: он был политруком эскадрона, а я командовал взводом.

— Ну что будем делать? Две дивизии свободны — третья и двадцатая. Но третьей временно командует полковник Картавенко, и там можно потерпеть, а вот на двадцатой нет никого, комдив Арсентьев ранен. Как, комиссар, думаешь? Пусть принимает двадцатую?

— Верно говоришь, Исса Александрович. Эта дивизия ведет сейчас тяжелые бои, а командовать некому.

— Так и порешим и донесем начальству на утверждение.

* * *

Корпус только что завершил тяжелые бои за Большие Триселы и Быково — крупные опорные пункты противника на гжатском направлении. Использование конницы здесь затруднено.

Маневр в тыл или во фланг противнику невозможен. Оставалось одно — прорывать рубеж лобовой атакой, двигаясь по глубокому снегу. Несколько раз бросались конники в атаку и каждый раз с большими потерями отходили назад. Наконец на правом фланге корпуса два полка 20-й дивизии захватили часть деревни. Командиры полков Чекалин и Бросалов, видя, что дальше развивать успех нечем, постарались закрепиться здесь. Противник бросил против конников танки. Майор Чекалин использовал для отпора все имевшиеся в полку противотанковые ружья. Но вскоре стало ясно: не удержаться. Подана команда на отход.

Для прикрытия отхода оба полка выделили по одному эскадрону. С этими эскадронами остались командиры полков и комиссар 124-го полка Зубков. Основные силы отошли, а подразделения прикрытия не успели, и враг окружил их плотным кольцом.

До позднего вечера не стихал бой. Немцы подтянули еще до двух батальонов с танками. Группа конников во главе с Зубковым попыталась прорвать кольцо. Внезапно кинулись на врага, подожгли несколько танков. Но слишком неравны были силы. 

Гитлеровцы сжимали кольцо. «Рус, сдавайсь!»

Все меньше и меньше оставалось советских бойцов. Последние собрались в большом амбаре. Продолжают отбиваться от врага. Фашисты поджигают сарай, кричат: «Рус, зажарим, выходи!» В ответ раздается пение «Интернационала». Все жарче пылает страшный костер. И вдруг из него послышалось:

Мы жертвою пали в борьбе роковой, В любви беззаветной к народу...

Льется и льется рвущая душу песня героев. Они умирают гордо и честно, страшные для врага и вечно живые для своего народа, ради которого они жертвуют собой.

Так и погибли герои.

* * *

2 февраля 20-я кавдивизия получила приказ обеспечить левый фланг и тыл групп генералов Катукова и Короля, наступавших на запад в направлении Крутицы, Овсянники, Кузнечиха. Несколько дней весь 2-й кавалерийский корпус, в который входила наша дивизия, атаковал вражеский оборонительный рубеж Пустой Вторник — Аржаники. Ни конница, ни пехота прорвать его не могли.

Мы несли большие потери. Гитлеровцы хорошо оборудовали свои позиции, даже успели и проволоку поставить (в основном, спираль Бруно). Мы по два, по три раза в день почти без артиллерийской поддержки пытались взять эти позиции и каждый раз откатывались.

Конники шли в атаку в пешем строю, по пояс проваливаясь в снег. Мы даже не доходили до проволоки: вражеский огонь заставлял зарываться в снег. Бойцы шашками, руками выкапывали ходы сообщения, по которым ползли связные и доставлялась пища людям, лежавшим в боевых порядках.

Неорганизованные, сумбурные атаки тяжело сказывались на коннице. Чтобы пополнять боевые порядки, мы вынуждены были все чаще прибегать к спешиванию всадников. На одного коновода приходилось сначала три лошади, потом шесть. Освободившиеся коноводы направлялись в атакующие цепи. Но и это не помогло.