Заводской район

— Ну да, в месяц. В год. Мало?

У матери оставалась с 8 Марта начатая бутылка портвейна. Арка­дий нашел ее на кухне и принес в комнату.

— Ну, за твою селитру.

У Вали круглая голова, а волосы торчат ежиком. Может быть, его селитра вроде талисмана? Нацепить ее с кольцом на палец и но­сить?

— Звонят,— сказал Валя.— Или мне кажется?

— И мне к-кажется, кажется. Звонят?

— Вроде звонят. Пацан мой ночами не спит. Орет, черт.

— Сколько ему?

— Пять месяцев.

— Ну пусть орет, глотку развивает.

— Это точно. Только не высыпаюсь. Малая хоть днем часок соснет... А ведь звонят...

— Я вижу, у тебя свет,— сказал, вваливаясь с чемоданом в кварти­ру, Кошелев, сослуживец Аркадия.— Отчего не открывал?

— Тише. Мои спят.

— Ну, если их звонок не разбудил...

— Почему ты уверен, что не разбудил?

— Я ж говорил, что звонят,— сказал Валя.

— Вы, безусловно, знакомы..

— Нет, мы не знакомы. Кошелев Дмитрий Сергеевич.

— Валя. Садись, Дмитрий Сергеевич, ты вовремя..

— Знакомьтесь, это Валя. Он выдумал селитру. А из селитры Бертольд Шварц выдумал порох. Кажется, так.

— Не хотелось тащиться в Боровое,— сказал Кошелев,— до утра ждать автобуса. А на такси в такую даль денег нет. Сам понимаешь, после отпуска.. Все деньги жене оставил, она задержалась.

— Молодец, чего там. Как отдохнул?

— Бесподобно! Две пары лыж сломал!

— Кошелев, где ты потерял инстинкт самосохранения? Или ты его дразнишь?

— Ничего я не дразню. Это ты меня дразнишь.

— Валя, разве я его уже дразню?

— Кстати, об инстинктах,— сказал Кошелев.— Я есть хочу.

— В мире есть царь,— вспомнил к случаю Валя,— этот царь беспо­щаден. Голод — названье ему.

— Ты не прав,— указал ему Аркадий.— Ты меня извини, ты, Валя, не прав.

— Ты идеалист, Аркадий,— влюбленно сказал Валя.

— Ты извини меня...

— Он признает свою ошибку,— успокоил Аркадия Кошелев.— Правда, Валя?

— Конечно, я не прав,— согласился Валя и заинтересовался: — А впрочем, почему?

— Ты меня извини..

— Он тебя извиняет,— сказал Кошелев.

— А все-таки,— выяснил Валя.

— Теперь у родителей главная забота — заставить детей есть. Не хотят дети есть. В России голод уже не царь..

— Точно,— мгновенно согласился Валя.— Вот взять моего пацана...

— Мы живем по ту сторону голода. У нас нет голода.

— У меня он есть,— напомнил Кошелев терпеливо.— Голод.

— Почему же ты дразнишь?

— Да ничего я не дразню!

— Ты меня извини. Мы все дразним свои инстинкты.

— Кто это «мы»?

— «Мы»? Спроси у психологов. Шизотимики по Кречмеру, или цребротоники по Шелдону, или, как это...

— Дальтоники,— подсказал Валя.

— Плагиат. Это я сказал — фисгармония.

— При чем тут фисгармония? — обиделся Валя.

— А я говорю — плагиат...

Кошелев откинулся в кресле.

— Ну и набрались вы, братцы.

— Я-то при чем? — спросил Валя.— И, кстати, это Жанна сказала: фисгармония. Тебе сказала.

— Вы молодцы,— сказал Кошелев.— Вы вместе сказали: фисгар­мония.

— Представляешь, Валя: Кошелев познакомился с девушкой, а она оказалась социологом. И что ты думаешь?

— Поженились?

— Кошелев, разве вы поженились?

— Привет, старик.

— Ах да... Я лично социологов не люблю. На трон свергнутого голода они посадили временщика — шлюху потребительства. Что они сделали с человеком, Валя?

— Я, кажется, того,— сказал Валя.— Немного. Мне пора.

— Социологи не говорят, что личность исчезает,— сказал Коше­лев.—Личность создается творческим характером труда.

— Кошелев, у меня труд какой? Творческий?

— Жениться тебе надо,— сказал Кошелев.

— На социологе?

— Хоть на черте.

— До свидания,— сказал Валя.— Малая, наверно, уже милицию на ноги подняла.

— Погоди, Валя. Ты, Кошелев, гуманист. За это я принесу тебе домашнюю наливку.

— Ты ему есть принеси,— сказал Валя.— Он весь голодный... Же­ниться, конечно, надо,— говорил он Кошелеву.— Взять мою малую. Кажется, она кто? Дите еще, двадцать лет. И образования у нее всего десять классов, да и то вечерних, да и то десятый не закончила. Но она все понимает...

— Брагин, ты что тащишь? Разве такие наливки бывают? По цве­ту —денатурат!

— Ничего, тут у нас специалист по химии, он тебе определит, что это.

Однако Валя уже исчез. Он знал свою меру и умел незаметно исче­зать из компании. Эта его способность обычно очень сердила друзей.

Кошелев стал объяснять Аркадию смысл жизни. Аркадий разло­жил ему кресло-кровать и слушал, пока Кошелеву не надоело гово­рить. Ему жалко было, что Валя ушел так внезапно. Потом Кошелев уснул, а Аркадий спать не мог и стал думать, что же с ним сегодня слу­чилось. Может быть, просто тревожит какой-нибудь пустяк, просто засела где-то заноза и надо все хорошенько вспомнить, найти ее, выта­щить и заснуть спокойно.