Заволжье: Документальное повествование

Тетя Маша, получив все необходимые известия и инструкции, хлопотала около новой семьи, такой, с ее точки зрения, легкомысленной и несерьезной. Толстые упросили ее поселиться с ними, чтобы присматривать за домом, а главное, за внучатой ее племянницей. Осенью и зимой Толстые мало выезжали из дому. Алексей Николаевич работал над романом «Хромой барин», Соня и тетя Маша хлопотали вокруг малышки. «Работа над романом протекала спокойнее, увереннее, чем работа над предыдущими вещами, скажем, над романом «Две жизни», — вспоминала С. Дымшиц. — Алексей Николаевич реже советовался со мной и с окружающими, писал запоем, был как-то просветленно настроен. Не было каких-то творческих терзаний, была большая ясность как в общем замысле, так и относительно деталей. Когда Алексей Николаевич писал «Две жизни», он знакомил меня со всеми этапами своей работы, просил советов, втягивал в споры гостей. В особенности его волновал вопрос о судьбе героини романа — Сонечки. Перед этой морально чистой, но безвольной женщиной раскрывались три дороги. Первая — возвратиться к ненавистному мужу, в обстановку окружающих его лжи и распутства, вторая — уйти к Максу и одной, без его поддержки, бороться с мужем, на стороне которого было превосходство «закона» и силы, третья— вырваться из «светской» жизни, бежать в монастырь. Алексей Николаевич долго раздумывал над социальной и психологической логикой в развитии этого образа. Иначе было с «Хромым барином». Я познакомилась с ним тогда, когда рукопись была уже в совершенно законченном виде».

При всем благополучии вхождения Алексея Толстого в литературу его поджидало много подводных камней, течений и просто-напросто человеческого коварства. Жизнь литературного Петербурга чем-то напоминала айсберг: он видел только надводную его часть, а что там было под водой, мало догадывался. Открытый, щедрый на шутку, розыгрыши, острый на язык, Толстой сразу приобрел много друзей, но появились у него и завистники, тихие, незаметные, скрытные. Такой враг был еще неизвестен Толстому. Такой враг опаснее всего, он, по словам Гиппиус, «не разрежет, не размечет, честной сталью не пронзит, незаметно изувечит, невозвратно ослепит». И это скоро понял Толстой. В неравной борьбе можно погубить себя. Такая борьба потребует много сил. Хватит ли их? Жизнь сметает всегда с дороги тех, кто оказывает ей сопротивление. Не лучше ли подчиниться ее диктату. К тем, кто вовремя уловит ее требования и нужды, она бывает ласковее и щедрее... Даже Гете не лез на рожон, умел смириться перед неотвратимостью ее диктующей воли.

По-прежнему Алексей Толстой и Соня Дымшиц бывали у Сергея Городецкого, где неоднократно встречали Александра Блока, сдержанно, даже холодновато относившегося к взлету молодого писателя, не принимавшего его манеру держаться с людьми своего круга. После скандала с «обезьяньим хвостом» эти отношения стали еще отчужденнее. Да и в других домах, где они продолжали бывать, стали несколько сдержаннее относиться к появлению Толстых. И Толстой все чаще стал подумывать о переезде в Москву, с которой его все больше связывали писательские связи. Его тянуло больше к Ивану Бунину, Ивану Шмелеву, к тихой, купеческой Москве, где он мог бы больше отдавать своих творческих сил художеству, а не интригам, мелким, злобным, а главное, таким бессмысленным и безнадежно глупым.

Надоело ему бывать и в ресторане «Вена», на Морской, некогда любимом его месте отдыха, где он познакомился с Куприным и Арцыбашевым, Леонидом Андреевым и Вересаевым, надоело бывать в кафе «Капернаум», где также собирались литераторы, журналисты, актеры, модные адвокаты и красивые женщины. Сначала все эти разговоры, дурачества, каламбуры занимали его, а потом разочаровали. По целым дням серьезные, казалось бы, люди выдумывают себе занятие. В «Вене» задумали выбрать короля поэтов. И кто? Супруги Кузьмины — Караваевы, Мандельштам, Василий Гиппиус, Пяст. Голоса разделились — два подали за Федора Сологуба, два — за Блока, пятый —за единственную поэтессу. Потом — перевыборы. Пятый отказался от своей избранницы и отдал свой голос за Блока. Тут же победителю послали письмо с поздравлениями. Пустяки какие-то... Вот если бы открыть настоящее артистическое кафе, где могли бы собираться по серьезным творческим вопросам заинтресованные в этом настоящие писатели и поэты. Эта мысль не выходила из головы Алексея Толстого. И хотелось, чтобы в это кафе входил как один из его организаторов и вдохновителей, хотелось, чтобы он и ему подобные задавали бы здесь тон.

Однажды, вспоминает С. Дымшиц, Алексей Николаевич после напряженного рабочего дня, лежа на диване, слушал, как она перечитывала ему все критические отзывы, которые собрала за последние два года. Много появилось за это короткое время критических и, в большинстве своем, несправедливых суждений о его творчестве, и, слушая Соню, Толстой испытывал нервное раздражение, то и дело зажигал свою трубочку, а в самых неприятных местах отворачивался к стенке, как будто