Заволжье: Документальное повествование

хотел этим самым подчеркнуть свое безразличие к тому, что слышал. Но нет, безразличия не было, в нем поднималась ярость порой против тех, кто сознательно или бессознательно искажал смысл его творчества. Снова теплые чувства захлестнули Алексея Николаевича, когда Соня читала ему отзыв Макса Волошина о «Сорочьих сказках» и «За синими реками». Как точно уловил Макс, что все это написано им не от ущерба, а от избытка человеческой души, он действительно тогда был переполнен соками земли. А ведь Макс писал эти рецензии, когда книжка «Сорочьих сказок» еще не выходила отдельным изданием. Он не читал «Богатыря Сидора», «Кикиморы», «Серебряной дудочки», «Проклятой десятины»... Сколько смысла он вложил в эти сказки, в которых раскрываются лучшие черты русского народа — широта, доброта, удаль, бескорыстие...

Соня читала статьи Амфитеатрова, Анненского, М. Кузмина, Чуковского, Зинаиды Гиппиус, Ф. Степуна, С. Адрианова... «За два года моей серьезной работы в литературе столько мною уже написано и столько уже написано обо мне. Ну «Сорочьи сказки» — это проба пера в прозе, здесь я в сказочной форме попытался выразить свои детские впечатления, свое удивление перед мощью и смекалкой простого русского человека, выдумавшего себе поразительный по красоте и целесообразности мир, где все одушевлено, строго и соразмерено, где зло карается и торжествует добро. Как легко критикам, прочитали три-четыре рассказа или повести и уже делают выводы: «Граф Алексей Толстой показал страшный быт и жестокие нравы, а для этого нужна большая и грозная сила таланта, чтобы возвести этакое болото человеческое в перл создания...» «Как будто хвалит, а до чего ж все не так, все приблизительно. И почему я должен после этого считать Аггея Коровина, чистого, высокоморального человека, этаким грязным болотом? Что за чушь... Причем, Амфитеатров хвалит за болото, а другой, кстати, как же его фамилия...»

Алексей Толстой повернулся на диване и лениво переспросил Соню. И снова углубился в свои размышления. «Да, С. Адрианов... Критические наброски... Именно наброски... И ничего дельного... Ругает за то, что я изображаю среду помещиков скопищем настоящих монстров... Чудаки. Так и не поняли смысла моих повестей и рассказов... Да, картины Толстого возникли не на той почве, которая подсказывается современной группировкой общественных сил... Совсем на другой... Осенью 1909 года я написал первую повесть «Неделя в Туреневе», одну из тех, которые составили книгу «Заволжье», книгу об эпигонах дворянского быта, той части помещиков, которые перемалывались новыми земельными магнатами типа Шехобалова. Крепко сидящее на земле дворянство, перешедшее к интенсивным формам хозяйства, не затронуто в моей книге, я ж не знаю этого дворянства...»

Никогда еще Толстой так не был раздражен, как в этот день, читая и перечитывая критические отзывы о нем и его сочинениях. Соня ушла, она свое дело сделала, пробудив в нем желание подумать о самом себе и обо всем, что делается вокруг его имени. Особенно возмутила его статья Иванова-Разумника «Алексей Толстой 2-й»: «Алексей Толстой теперь в «моде»: о нем говорят, кричат, пишут, его всячески восхваляют и превозносят. И действительно, он талантлив, он «подает надежды»; поговорить о нем стоит. К тому же и повод достаточный есть: молодой автор уже выпустил в свет не безделушку, не пустяк, не мелкий рассказ или повесть, целый роман в двух частях, с эпиграфами из Пушкина и Боратынского...» «Ну и что же, — снова раздраженно подумал Толстой, — Чехов не написал романа, он все время сомневался, стоит ли ему писать, все время конфузился небольшого размера своих рассказов. Как будто это что-то значит... Просто жизнь моих героев не укладывалась в рамки повести или рассказа... Конечно, писатель должен сознавать, что ему есть что сказать в задуманном романе. А разве он не выразил в своем романе характерные типы минувшего времени... Слабыми называет рассказы «Архип» и «Сватовство», недурными «Два друга» и «Неделю в Туреневе», «Заволжье» и «Аггея Коровина» относит к лучшим рассказам, заслуживающим внимания. Снова критик говорит о том, что он певец отмирающего дворянства, дворянских гнезд... Надоело, ничего нового и интересного...»