Заволжье: Документальное повествование

Петр Потемкин — характерная фигура этого времени. Если раньше спокойно собирались, подолгу обсуждали туманные и сложные проблемы, молчаливые, замкнутые, сосредоточенные в себе и умевшие закрыться в своей скорлупе, то сейчас настало другое время. И выдвинулись люди совсем других качеств. «Богемная» атмосфера, — вспоминал один из современников, — побуждала каждого не к сосредоточенному и замкнутому в себе образу жизни, а наоборот, к раскрытию всех своих дарований, к веселому и разнообразному проявлению их. Деловая душа «Бродячей собаки» воплощалась в Борисе Пронине, артистическая — в Петре Потемкине. Автор коротких и остроумных скетчей, написанных специально для подмостков «Бродячей собаки», он сам их ставил, нередко играя в них главную роль.

Впервые попадавшие в «Петербургское художественное общество» (так официально называлась «Бродячая собака») были несколько ошеломлены или шокированы, смотря по темпераменту, а потом и они свыкались с этим жизнерадостным панибратством. «Явившись с проектом, Пронин засыпал собеседника словами. Попытка возразить ему, перебить, задать вопрос, — была безнадежна. Понимаешь... Знаешь... Клянусь... Гениально... Невероятно... три дня... Мейерхольд... градоначальник... Ида Рубинштейн... Верхарн... смета... Судейкин... гениально... —как горох, летело из его не перестававшего улыбаться рта. Редко кто не был оглушен, и редко кто отказывал, особенно в первый раз... «Собака» была частью его души, если не всей душой. Дела шли хорошо, т. е. домовладелец — мягкий человек — покорно ждал полагающейся ему платы, пользуясь покуда, в виде процентов, правом бесплатного входа в свой же подвал и почетным званием «друга «Бродячей собаки». Ресторато, итальянец Франческо Танни, тоже терпеливо отпускал на книжку свое кислое вино и не первосортный коньяк, утешаясь тем, что его ресторанчик, до тех пор полупустой, стал штаб-квартирой всей петербургской богемы».

Такая «Бродячая собака» совсем не устраивала Алексея Толстого. Скромные комнаты, соломенные табуретки, люстра из обруча — все располагало к творческому обмену мнениями. А что получилось? «Шампанское в каждом взгляде — и Хованская на эстраде — и как громки на красном фоне и Потемкина какофонии...» (Василий Гиппиус). И уже во втором номере журнала «Черное и белое» появится сообщение, что один из учредителей этого кабачка граф Алексей Толстой вышел из состава руководства и некоторое время вообще перестал бывать там. Потом-то он еще не раз бывал в «Бродячей собаке», но уже как зритель, спокойно наблюдая, как разрушается его идея создать артистическое кафе, где можно было бы поговорить о насущных задачах искусства. Его острый взгляд подмечал такие подробности и детали, которые ускользали от непосредственно действующих лиц. Пройдет немного времени, и он возьмется за роман «Егор Обозов», где постарается рассказать о людях, собиравшихся здесь.

А между тем в это же время Алексей Толстой заканчивал работу над романом «Хромой барин». Он согласился передать его для публикации в «Сборник первый издательского товарищества писателей», который выходил под редакцией одного из заметных тогда организаторов литературы Н. С. Клестова-Ангарского. После некоторых замечаний со стороны редактора-издателя Толстой в ответ на это писал в конце января 1912 года: «Я очень благодарен Вам за указания относительно пира; мне тоже многое в нем не нравится, — но я откладываю исправление до корректуры; все грубости будут оттуда вычеркнуты... Что же касается других отдельных фраз, то многое, очень многое будет тоже изменено, я бы хотел только, чтобы корректуру присылали мне помногу, так будет виднее, а на маленьких кусках не сосредоточишься. Весь роман будет закончен через 5 дней. Пишите мне еще, если встретятся ошибки. Все возражения я принимаю с большой благодарностью. Ваш Толстой».

Через пять дней Толстой закончит роман и поставит дату его окончания: 26 января 1912 года.

После успешного составления этого сборника у Н. С. Клестова-Ангарского возникла мысль создать на кооперативных началах «Книгоиздательство писателей в Москве». Толстой принимает самое активное участие в создании этого книгоиздательства. «Дорогой Николай Семенович, — писал Толстой Клестову-Ангарскому — поручение Ваше об А. Белом я исполню сегодня же. Что касается P. S., то я ни черта в нем не понял. На какой выбор я согласен? Чтобы редакция состояла из Шмелева, Ценского, Вас, Скитальца и Вересаева, или во главе стоял один Вересаев? Я думаю, что вопрос о редакции очень серьезен, страшно серьезен... Обо всем этом, конечно, нельзя говорить в письме, потолкуем по Вашем приезде. Альманах выходит завтра...»