Марджи слушала, как нью-йоркский джентльмен коверкает слова, имитируя своеобразное бруклинское произношение, и знакомый ей мир представлялся в незнакомом свете. В жизни иногда бывает так, что всего один момент приносит человеку мудрость, смирение или разочарование. Долю секунды он словно бы смотрит на вещи с космической высоты и, едва успев сделать прерывистый вдох, узнает все, что ему нужно знать. Он получает взаймы тот самый дар, о котором мечтал поэт[16]
, – способность видеть себя так, как видят его окружающие.Слушая ньюйоркца, Марджи взглянула на людей своего круга глазами других. До сих пор ее мало интересовал мир, существовавший за пределами ее собственного. Она родилась в определенной среде и все, что с этой средой связано, считала само собой разумеющимся. Те, кого она знала, различались между собой в мелочах, но в главном были схожи. Одни были добродушнее, другие сварливее. Многие находились за чертой бедности, некоторые жили чуть лучше своих соседей. Кое у кого были амбиции, но большинство не загадывало дальше завтрашнего дня. Отдельные счастливые числом значительно уступали тем, кто постоянно жаловался на свои беды. Так или иначе, привычные Марджи рамки были для всех одинаково жесткие. Разница заключалась лишь в том, насколько сильно люди корчились, втиснутые в общую коробку.
О существовании других миров Марджи, конечно, знала. Она читала современные романы: «Черных быков»[17]
, «По эту сторону рая»[18] и другие. Их герои, безусловно, отличались от ее знакомых. Но она думала, что персонажи таких книг – существа не более реальные, чем феи из сказок или привидения из страшных историй. Теперь она спрашивала себя: а может быть, люди, о которых пишут в романах, как раз и есть настоящие – в отличие от тех, кто ее окружает? Ведь о ней и ей подобных большому миру ничего не известно, и их жизни, наверное, могут показаться кому-то такими же неправдоподобными, какими ей кажутся жизни книжных героев.Марджи попыталась понять, зачем мисс Грейс тратит время на уильямсбергскую молодежь. Только для того, чтобы посмеяться? Это было бы подло. Причем Марджи знала, что мисс Грейс неплохой человек. Иначе она бы просто не стала приезжать. Наверное, она принадлежала к числу людей, которые любят всем доставлять удовольствие. Ей нравилось радовать бедняков, но и своих друзей она развлекала не менее охотно. Если рассказом о каком-то бруклинском парне она заставляла гостей смеяться – пожалуйста. Значит, она хорошая хозяйка. Однако Марджи все равно не могла отделаться от неприятного чувства.
Танго закончилось, и жених мисс Грейс поставил «Прекрасную Огайо»[19]
.– Будем танцевать? – вяло предложил Фрэнки.
– Мне не хочется, – сказала Марджи.
– Тогда пошли отсюда.
В дверях она замешкалась:
– Может, надо подойти к мисс Грейс? Попрощаться и сказать спасибо?
– Чепуха! – ответил Фрэнки.
– И все-таки… как-то невежливо…
– О'кей. Иди и сделай вид, что не слыхала, о чем говорили те парни. Как будто ты по-прежнему считаешь мисс Грейс этаким солнышком, которое из кожи вон лезет, чтобы осчастливить нас, бруклинское быдло. Давай! Еще поблагодари ее за «изумительный» вечер. – Дамское прилагательное заставило Фрэнки презрительно скривить рот. – Если хочешь, оставайся всю жизнь в дураках.
И Марджи ушла, не попрощавшись, а ведь у нее тоже была припасена неплохая маленькая речь. Она планировала как бы невзначай правильно выговорить те слова, над произношением которых джентльмены потешались. Тогда, может быть, в следующий раз, в ответ на просьбу спародировать бруклинскую речь, мисс Грейс сказала бы своим друзьям: «Оказывается, я ошибалась. На самом деле они так не говорят. Недавно я беседовала с одной молоденькой девушкой из Уильямсберга, которая все произносила так же правильно, как и мы». Переубедить мир, восстановить справедливость – это была розовая мечта Марджи, рассеявшаяся через секунду.
Они с Фрэнки зашагали по направлению к ее дому. Фрэнки долго молчал, а потом, глядя прямо перед собой, сказал: