Завтра будет лучше

– Если?! – ухмыльнулся Хенни. – Если! Ты прекрасно знаешь, черт подери, что наговорил кучу всего не того!

Мэлоун перефразировал формулировку своего извинения:

– Мне жаль, если я сказал что-то, что ты мог понять в дурном смысле.

– И понимать тут нечего! Моя дочь – приличная девушка, и никто, пока я рядом, не посмеет отпускать про нее грязные шуточки!

– Я сукин сын, – признал Мэлоун великодушно. – И даже не обижаюсь, что ты хотел меня поколотить. Я на твоем месте так же поступил бы, ведь моя Кэтлин, позволь тебе доложить, самая чистая девушка… – Он замолчал, вспомнив историю, рассказанную Марти: наверняка парень именно ее, Кэтлин, имел в виду, когда говорил эту гадость. – Ты свинья! – сказал Мэлоун, набрасываясь на молодого человека.

Тот спрятался за Хенни и испуганно спросил будущего тестя:

– Какая муха вас укусила?

Фрэнки, еще крепче схватив отцовскую руку, с горечью произнес:

– Спасибо! Спасибо, что устроили мне шикарный мальчишник накануне свадьбы!

Мэлоун пришел в чувство.

– Извини, сынок. Меня малость занесло. Но я ничего плохого не хотел.

Хенни тоже мгновенно устыдился. Фрэнки по-своему нравился ему, и он рассудил, что мальчик не должен страдать за слова и поступки своего отца.

– Я тоже погорячился, – сказал он и скрепя сердце протянул руку, которую Мэлоун тепло пожал.

Домой Хенни пришел трезвый как стеклышко. Зайдя в комнату спящей дочери и глядя на нее при слабом свете уличного фонаря, он пожалел о том, что они никогда не разговаривали по душам. Будь он красноречивее, он передал бы ей все, что думает, и она увидела бы в его словах чистую правду. Если бы были между ними доверительные отношения, он разбудил бы ее и уговорил не выходить завтра замуж. Он пообещал бы, что их дом чудесным образом изменится, и тогда ей уже не захочется покидать его так рано. Посулил бы появление другого мужчины – более зрелого, мудрого, нежного, более достойного ее.

Нет, все-таки Хенни, даже если бы мог, не стал бы говорить Марджи всех этих вещей, потому что в глубине души знал: они не сбудутся.

Белое свадебное платье, блестя в слабом свете, висело на проволочной вешалке, прицепленной к люстре. Фата, аккуратно сложенная, лежала на стуле, а белые атласные туфельки нетерпеливо высовывали носы из-под кровати. Хенни перевел взгляд на предметы, аккуратно разложенные на комоде: белый молитвенник (он вспомнил, как купил его Марджи по случаю первого причастия), белые детские четки, голубую сборчатую подвязку с ленточками, платочек с кружевной окантовкой.

Старое что-нибудь, что-то чужое,Что-нибудь новое и голубое…

Эта старинная формула обещала невесте счастье в замужней жизни. Приготовив старый молитвенник, новое платье, взятый взаймы платок и небесно-голубую подвязку, Марджи принесла жертву тому неведомому языческому божеству, которое, по-видимому, до сих пор носилось по ночному небу. (Только сама она называла это просто суеверием.)

Невеста спала спокойно. Волосы, вымытые, завитые и уложенные ровными волнами, защищала голубая сетка. («Она всегда любила этот цвет», – подумал Хенни в прошедшем времени.) Для мягкости и гладкости кожи Марджи нанесла на руки кольдкрем и надела старые лайковые перчатки. Отец пристально посмотрел на нее, но увидел только маленькую девочку, склонившую блестящую головку над бельевыми прищепками, заменяющими ей игрушки.

Выйдя из комнаты дочери, Хенни вошел на темную кухню и сел. Через некоторое время к нему присоединилась Фло. Она сидела тихо, ничего не говоря. Боясь встретить отпор, Хенни неловко взял ее руку в свою.

Фло не высвободилась.

Глава 24

Убрав в шкаф подушки и одеяло, Марджи расправила простыню на складной кровати, чтобы разложить одежду Фрэнки. Достала белую рубашку и поглядела на нее с тоской: после долгой упорной работы утюгом она все равно не выглядела безукоризненно.

– Надо бы мне на какое-то время устроиться работать в прачечную, – сказала Марджи.

– Что? – спросил Фрэнки, который в этот момент брился.

– Ненадолго: только чтобы выведать секрет, как правильно гладить рубашки.

Вода перестала бежать, Фрэнки выглянул из ванной. На его тщательно намыленном лице выделялась темная буква «О» – рот.

– Что ты сказала?

– Ничего.

Фрэнки подождал. Весь в пене, он сам себе казался смешным и ждал, что Марджи заявит: «Ты прямо Санта-Клаус». Мать всегда так говорила, когда видела его за бритьем, и все семейство смеялось. Марджи думала только о плохо отутюженной рубашке. «Если пойти в китайскую прачечную и посмотреть, как они там гладят, – рассуждала она, – то за одну рубашку придется отдать десять центов, но деньги будут потрачены не зря. Запишу это в свою книжечку как „расходы на обучение“». Подняв глаза, Марджи заметила, что Фрэнки чего-то ждет от нее.

– Какой галстук сегодня наденешь: синий или красный? – спросила она.

– Чего? А, мне все равно. – Он вернулся в ванную.