Завтра будет лучше

Марджи положила на кровать тот галстук, который больше нравился ей самой (синий в белый горошек), два свежих носовых платка (чисто белый для кармана брюк и белый с полосатым кантом для кармана пиджака), а еще носки (голубые, почти совпадающие по цвету с окантовкой платка). Внимательно оглядев эту аккуратную картину, Марджи почувствовала, что чего-то не хватает.

– Ты чистые трусы надел? – крикнула она.

В этот момент включилась вода, значит, Фрэнки не слышал. Марджи зашла в ванную сама и увидела, что трусы на нем вчерашние.

– Я положу тебе свежие, – сказала она, повысив голос, чтобы перекричать воду.

– Чего?

Марджи не стала повторять, потому что знала: Фрэнки все прекрасно понял, а привычка переспрашивать, перед тем как ответить, у него от нервов.

– Эти еще чистые, я их только вчера надел, – сказал он.

– Надень все-таки новые.

– Зачем? Кто увидит?

– Никто. Надеюсь, – сказала Марджи с улыбкой и подождала, пока Фрэнки улыбнется в ответ. – Просто я хочу, чтобы ты чувствовал себя ухоженным.

– Так у тебя прибавится стирки.

– Ну и ладно. Когда много стираешь, день кажется не таким долгим.

– Только не начинай опять про то, что хочешь вернуться на работу, – произнес Фрэнки предостерегающе.

– Да разве я… Хорошо, Фрэнки, не буду.

– Я надену чистые трусы, – уступил он и наклонился над раковиной, чтобы ополоснуть свежевыбритое лицо прохладной водой.

На его худой согнутой спине проступили позвонки, отчего он стал выглядеть беспомощным и уязвимым. Поддавшись импульсу, Марджи обняла его за талию и поцеловала в плечо. Он выпрямился. Лицо, отраженное в зеркале, выразило смущение.

– Не надо, Марджи, – встревоженно запротестовал он.

– Иди ко мне, – пробормотала она и, крепко обхватив его обеими руками, положила щеку ему на спину.

Застыв, он несколько секунд терпел, а потом сказал:

– Я опоздаю на работу.

Она отпустила его, он зашел в комнату и надел рубашку. Марджи часто задумывалась о том, почему он так смущается от ее прикосновений, почему считает, что любовью можно заниматься только глубокой ночью, сопровождая ласки боязливым шепотом. Иногда она спрашивала: «Кто нас услышит?» – а он зажимал ей рот рукой и говорил: «Ш-ш-ш!» Днем же, если она отваживалась просто поцеловать его в щеку, ему становилось так неловко, словно у стен их квартирки были зоркие глаза и насмешливые рты.

Отворачиваясь, чтобы Фрэнки мог переодеть трусы (он не любил, когда она видела его голым), Марджи подумала, что в человеке все бывает не просто так. Видимо, в детстве он слишком часто слышал от родителей скабрезные шутки и потому привык думать о любви как о чем-то грязном. Да, скорее всего, так и было. Мистер Мэлоун и сейчас постоянно сыпал непристойностями. А еще дети, с которыми он играл во дворе, наверное, шушукались об отношениях между женатыми людьми как о чем-то постыдном. «Правда, все слышат на улице всякие гадости, – рассудила Марджи, – но на кого-то это не влияет, а на кого-то влияет…»

– Боюсь опоздать, – сказал Фрэнки, прерывая ее размышления.

– Не опоздаешь, – успокоила она его. – Я быстро сбегаю за булочками.

– Ну, миссис Мэлоун, что вам сегодня предложить? – бодро спросил пекарь.

– Так… Мне булочку со штрейзелем, с кокосовой стружкой и пышку с конфитюром.

Пекарь положил в пакетик булку, обсыпанную кондитерской крошкой, и пончик.

– Кокосовую для себя берете? – спросил он.

Марджи кивнула.

Он выбрал круглую булочку с поджаренными стружками кокоса, утопленными в глазурь.

– Так все берут, – сказал он. – Две для мужа, одну для женщины.

После булочной Марджи зашла в гастроном на углу за пинтой молока.

– Вы не принесли пустую бутылку, – сказала продавщица.

– Я забыла.

– Тогда с вас два цента залога.

– Хорошо. А завтра я принесу две бутылки.

– Только смотрите, чтобы они были тутошние, а не из другого магазина.

«Какая разница?» – подумала Марджи.

Когда она вернулась домой, кровать уже была прислонена к стене, а Фрэнки, одетый, нервно расхаживал по комнате:

– Я опоздаю.

– Нет, все в порядке. Стол накрыт, кофе сварен.

Он сел. Марджи положила булочки на тарелку и полезла ложечкой в горлышко бутылки, чтобы снять сверху дюймовый слой сливок.

– Мне бы лучше концентрированного молока.

Она достала банку из холодильника и вытащила из двух дырочек бумажные затычки.

– Не переливай в молочник, я и так опаздываю, – сказал Фрэнки раздраженно и налил себе в кофе густой жидкости прямо из жестянки.

– Я только стараюсь, чтобы мы жили красиво, – объяснила Марджи.

– Знаю, но у меня нет времени.

Дожидаясь, пока кофе слегка остынет, Марджи сняла с банки молока этикетку и убрала в выдвижной ящик стола. Таких этикеток у нее набралось уже довольно много: скоро она могла получить за них какой-нибудь приз.

– Почему ты не хочешь, чтобы я приготовила тебе яичницу? Ты много работаешь, а на ланч у тебя один сэндвич.

– Кроме кофе и булочек мне ничего не нужно. – Фрэнки ел быстро, Марджи – медленно. – Мать каждое утро готовила овсянку, – сказал он.

– Хочешь овсянки? Завтра сварю.

– Я не сказал, что хочу, я сказал только, что мать ее варила.

– Вот как…