Завтра будет поздно

Переступив заснеженный порог, девушка из темных сенцев попала на кухню. Здесь было светло, но в окне не осталось ни одного целого стекла, осколки поблескивали на захламленном полу. Плиту кто-то разобрал, чугунный верх был снят, кирпичи разворочены. На полках не оказалось ни посуды, ни кастрюль.

И в соседней комнате гулял ветер, колыхавший обрывки заиндевевших обоев. Даже половицы здесь были выбраны.

Тетя Феня пробралась в дом по Катиным следам, ахнула и прослезилась.

— Какие же мерзавцы это сделали? Знают же, что не буржуи жили, все своим трудом нажито было. И корысти-то на грош! Куда я теперь денусь?

— Живите у нас, — предложила Катя.

— Да ведь и у вас в подвале не житье. Нам надо подыскать что-то другое

Дома их ждало письмо. Оно пришло с Западного фронта. По почерку Катя узнала руку отца. Он поздравлял с революцией, сообщал, что выбран в полковой комитет, и обещал скорую встречу.

Прошел вьюжный март. В начале апреля была пасха. На бульварах и площадях столицы появились ларьки и палатки торговцев, ярко размалеванные карусели, шумные балаганы циркачей, заунывные шарманки продавцов «счастья».

Звонили колокола, на домах висели красные флаги. Хмельные домовладельцы, чиновники и купцы, нацепив на себя пышные красные банты, целовались, поздравляли друг друга с «Христовым воскресением» и свободой.

А солдат и рабочих не радовал приближавшийся праздник. Одним предстояло отправиться на фронт в окопы, другим — работать на прежних хозяев.

В былые времена даже бедняки к «Христову воскресению» пекли куличи, готовили студни, творожные пасхи, красили яйца, но в этот год в рабочих семьях праздник был скуден. Яйца и творог спекулянты продавали по невиданным ценам, а белая мука совсем исчезла с рынка.

Катина бабушка, достав из сундука праздничный дедовский пиджак и рубашку с васильками, вышитыми на воротнике, сходила на рынок, продала их и на вырученные деньги купила полтора десятка яиц, немного сахару и масла. Вытряхнув из всех мешочков муку, какая была в доме, она испекла два кулича: один себе, другой внукам.

Всю пасхальную ночь мать и бабушка простояли в церкви. Они вернулись домой на рассвете и разбудили Катю, чтобы разговеться с ней — съесть по куску кулича и по яйцу, окропленным «святой водой».

— Я не говею, — сказала Катя. — Мы не верим в бога.

— В кого же вы верите?

— В свободу… в счастье на земле!

— Много вам дала ваша свобода! — ворчливо сказала мать. — У людей праздник, а мы как нищие. Хоть ты бога не гневи, садись с бабушкой.

Чтобы не спорить с матерью, Катя села за стол, съела половину принесенного из церкви яйца и выпила чаю с куличом.

К обеду пришла тетя Феня. Она принесла пряников и бутылку красного вина. Позже забежала Наташа. Обед был праздничным. Раскрасневшись от вина, девушки много смеялись без всякой причины, а потом спели с тетей Феней ее любимые песни о бедной швейке, о чайке, напрасно убитой охотниками, о сибирском бродяге.

Во время пения в окно кто-то робко постучал. Катя отодвинула занавеску и в сгущавшихся сумерках разглядела улыбающиеся физиономии Демы и Васи. Она крикнула в форточку:

— Подождите минутку, мы сейчас выйдем.

— Кто такие? — спросила тетя Феня.

— Путиловские ребята.

— Ого! Издалека пришли. Значит, не на шутку вы им приглянулись.

Быстро поправив волосы и чуть припудрив не в меру раскрасневшиеся щеки, девушки оделись и выбежали на улицу.

— Куда пойдем? — спросила Наташа.

— Куда угодно, — ответили парни.

— Тогда на базар, там весело, — сказала Катя.

Взявшись под руки, они прошли к пустырю, где расположились балаганы и палатки торговцев. На базаре горели разноцветные фонарики, играли гармошки, щелкали хлопушки, смешно выкрикивали «уди-уди» надувные свистульки.

Юноши купили девушкам кулек орехов и уговорили прокатиться на карусели. Дема с Васей сели на деревянных коней, а Катя и Наташа — в карету, расписанную петухами.

Кружась под звон бубенчиков и визгливую песню шарманки, парни дурачились — ловили грушу с призовым кольцом, а девушки, видя, как она ускользает от них, заливались смехом.

Потом они побывали на танцах в столовой завода «Парвиайнен», названной «Зимним садом», и втроем пошли провожать Наташу к райкому. В этот вечер она заступала на дежурство.

— Приходите завтра, только пораньше, — сказала Катя, прощаясь. — Прямо к райкому. Сходим в кинематограф, я давно не была.

Но на другой день произошло такое событие, что девушки и не вспомнили о кинематографе. Когда Катя зашла в райком, она застала там растерянных дежурных. Им, оказывается, позвонили по телефону из Центрального Комитета партии и попросили немедленно известить рабочих Выборгской стороны о том, что вечером из Финляндии приезжает Владимир Ильич Ленин. Но как это сделаешь, если заводы и фабрики не работают?

— Давайте напишем плакат и пойдем по улицам, — предложила Катя.

— Ты с ума сошла! — замахала на нее руками Наташа.

— А что, стыдно, по-твоему? Это же Ленин… понимаешь, Ленин едет!

Девушки достали кусок красного полотнища и написали на нем белилами: «Товарищи! Едет Ленин. Встречайте!» С плакатом, прибитым к длинным палкам, они вышли на улицу.