Завтра будет поздно

— Здесь наши министры огорчались, что в Кронштадте неделикатно обращаются с бывшими вешателями и держимордами, — сказал он. — Содержат их в тех же казематах, в которых они прежде гноили матросов. Какой ужас! Как можно терпеть такое? Каемся, мы еще не построили светлых и фешенебельных тюрем с теплыми гальюнами! Пользуемся старыми. Но можем пообещать: если адвокаты из Петросовета со всей России соберут под свое крылышко арестованных контрреволюционеров, то и мы отдадим своих. Держите их у себя и милуйте!

Эти слова вызвали одобрение большевиков и яростные вопли министров:

— Прекратить! Не давать слова нахалу!

Атмосфера так накалилась, что, казалось, против моряков будет принято грозное решение. Но тут питерские большевики выступили в защиту кронштадтцев и не позволили их ошельмовать.

В ДЕРЕВНЕ НЕЙВОЛА

Белые ночи, с их мерцающим зеленовато-голубым светом, вызвали бессонницу. В часы забытья Владимиру Ильичу мерещилось, что он все еще мчится в «миксте» мимо зеленых гор, бурных речек, черепичных крыш старинных городов и никак не может добраться до России.

Утром Ленин поднимался невыспавшимся, усталым, с тяжелой головой.

Яков Михайлович Свердлов, видя, как извелся и осунулся за последние дни Ильич, стал уговаривать:

— Вам обязательно надо выехать за город, подышать свежим воздухом, отоспаться. В Питере ничего особенного не произойдет. Наступает летнее затишье. Мы обойдемся без вас.

Он слышал, как Владимира Ильича приглашал к себе на дачу Бонч-Бруевич.

— Поезжайте на Карельский перешеек к Бончам. Там сосны, озера, тишина. Побродите по лесу и будете спать как убитый, — уверял Яков Михайлович. — А в случае чего — мы вас вызовем.

В один из особо душных дней, когда в городе стало невмоготу, Владимир Ильич вместе с сестрой Марией выехал по Финляндской железной дороге в Мустамяки.

Сойдя с поезда, он подошел к старику извозчику, курившему короткую трубку, и спросил, не сможет ли тот отвезти в деревню Нейвола.

— Та, та, моку, — ответил извозчик.

Усадив пассажиров в скрипучую пролетку, старик дернул вожжи и, зачмокав на своего коня, повез по пыльной и неровной дороге, вдоль которой росли сосны, осины и тонкие березки.

В пути Мария Ильинична спросила извозчика: где живет поэт Демьян Бедный?

Старик уставился на нее непонимающими голубоватыми глазами.

— А что такая «поэта»? — спросил он.

— Ну, понимаете, человек, который пишет стихи… печатает их в газетах, книгах.

— А-а, — поняв, обрадовался финн. — Такой длинный… уса висит. Он был в пансионат Ланге.

— Вы, наверное, путаете с Максимом Горьким. Тот действительно худой, высокий, а Демьян Бедный наоборот — толстый, белые зубы, много смеется.

— Знаю, возил такой, — заверил извозчик.

Больше финн ни о чем не говорил и не расспрашивал, но действительно привез к даче Демьяна Бедного.

Увидев Ильича с сестрой, поэт обрадовался:

— Какими судьбами? От не ждал, не гадал! Заходите, заходите, дорогие гости, не бойтесь — ни собак, ни кадетов во дворе не держим.

Владимир Ильич отпустил извозчика и, поздоровавшись с поэтом, спросил:

— Не ждали? Как всегда, гости не вовремя и некстати?

— Зачем же так? Очень кстати! Правда, мы уже пообедали, но сейчас что-нибудь сообразим.

— Не надо соображать, — смеясь, сказал Ильич. — Мы только попросим вас проводить к Бонч-Бруевичам. Они далеко отсюда?

— Версты полторы, не больше, — уверил Демьян Бедный. — А по тропке и того не будет.

Напоив гостей холодным хлебным квасом, Бедный надел свежую рубашку с украинской вышивкой и повел их тропами в другой конец деревни.

Дача Бонч-Бруевича стояла на отшибе, невдалеке от озера. Войдя в садик, Бедный остановился под балконом и просящим голосом пропел:

— Дорогая докторша, Верочка Михайловна, пожалейте страждущих, животы болят! Подайте Христа ради стопочку капелек для Демьяна Бедного.

— Если вы действительно такой бедный — прошу наверх, — отозвался веселый женский голос. — Чем-нибудь полечим.

— За мной! — скомандовал Демьян, открыв дверь. — Здесь попусту слов не бросают.

Поднимаясь по лестнице, поэт продолжал балагурить:

— Я ведь не один… Гляньте, странников каких веду. Нет, Верочка Михайловна, стопкой капелек от меня не отделаетесь, доставайте пузырек, да попузастей!

— Что за капли заведены в этом доме для Демьяна Бедного? Может, они и нам пригодятся?

— Владимир Ильич! — не поверила своим ушам жена Бонч-Бруевича Вера Михайловна. — Наконец-то надумали!

Целуя раскрасневшуюся от ходьбы Марию Ильиничну, она спросила:

— А где же Надежда Константиновна? Не уговорили? Как вам не стыдно!

— У нее все дела, — оправдывался Ленин. — Не может оторваться.

Вера Михайловна всмотрелась в него с придирчивостью врача.

— А вы мне не нравитесь, — призналась она. — И даже очень. Бессонница одолела? Бледный, морщин прибавилось… и глаза нехорошие. Замотали себя! И головные боли вдобавок?.. Картина ясная! Капельки Демьяна Бедного вас, конечно, на час-два взбодрят, но вряд ли помогут.

Пришел и Владимир Дмитриевич. В доме началась суета по устройству гостей.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — запротестовал Владимир Ильич. — Мы с Маняшей где-нибудь на балконе устроимся.